Деньги это бог. О «божественной» природе денег Бог денег по экономике

«Самый любопытный факт о философии денег заключается в том, что ее не существует», -считает социолог и преподаватель Копенгагенской бизнес-школы Уле Бьерг. В своей книге «Как делаются деньги? Философия посткредитного капитализма» он разбирает разные экономические и философские взгляды, чтобы показать, что вопрос о природе денег и процесс их создания - политический. T&P публикуют отрывок о том, почему без государства не может быть денег, что не так в теории Адама Смита и современных учебниках по экономике, а также чем кредитно-денежные отношения напоминают веру в Бога, а денежные купюры - билет в театр.

Делая деньги из золота

Обычный способ размышлять о деньгах предполагает понимание денег через какую-то версию товарной теории денег. Эта теория утверждает, что современные деньги эволюционировали из определенного вида товара - обычно золота или некоего другого драгоценного металла - который был в какой-то момент выбран на роль денег. В результате финансового кризиса 2007–2008 годов некоторые комментаторы, скептично настроенные в отношении нашей текущей денежной системы, советовали вернуться к золотому стандарту. Финансовый кризис представлялся симптомом отрыва денег от материальной базы, и возврат к золоту виделся способом восстановить эту связь. Это предложение взывает к товарной теории денег и иллюстрирует то, как золото стало означать вещественность в мире денег. Однако при более детальном рассмотрении выясняется, что золото вовсе не что-то конкретное.

Основная загадка функционирования денег в том, что люди в них верят. Неужели люди настолько не в себе, что готовы согласиться обменять буханку хлеба, овцу или даже новехонький БМВ на несколько бумажных банкнот, у которых нет непосредственного применения? Когда мы смотрим на исторические денежные системы, основанные на монетах из золота или других драгметаллов, такой загадки, кажется, не возникает, поскольку эти денежные объекты вроде бы обладают внутренней ценностью. Обмен золотой монеты на двенадцать овец представляется не более чем продвинутой формой бартера. Как видно из непрестанного использования слов «кажется», «вроде» и «представляется» в предыдущих формулировках, с этим рассуждением что-то не так.

Мы можем объяснить роль золота в отношениях с деньгами через аналогию: золото для денег - то же, что Иисус для Бога. Мы можем спросить: почему люди верят в Бога? И мы можем ответить: потому что его сын, Иисус, пришел на Землю, чтобы сообщить благую весть Бога. Однако, чтобы поверить в Иисуса (даже если бы вы столкнулись с ним лицом к лицу), нужно сначала поверить в Бога. Если вы не верите в Бога, как вы можете поверить тому, кто называет себя его сыном? Такая же проблема возникает, когда апеллируют к золоту, чтобы обеспечить или объяснить ценность денег. В реальности - это не гарантия и не объяснение. На самом деле это подмена одной загадки еще большей загадкой.

Классическое описание товарной теории денег мы находим у Адама Смита:

Но когда разделение труда только еще зарождалось, эта возможность обмена часто встречала очень большие затруднения. Предположим, что один человек обладал бóльшим количеством определенного продукта, чем сам нуждался в нем, тогда как другой испытывал в нем недостаток. Поэтому первый охотно отдал бы часть этого излишка, а второй охотно приобрел бы его. Но если последний в данный момент не имел бы ничего такого, в чем нуждается первый, то между ними не могло бы произойти никакого обмена. Мясник имеет в своей лавке больше мяса, чем сам может потребить, а пивовар и булочник охотно купили бы каждый часть этого мяса; они не могут ничего предложить ему в обмен, кроме различных продуктов их собственного промысла, но мясник уже запасся тем количеством хлеба и пива, которое ему нужно на ближайшее время. В таком случае между ними не может состояться обмен. Мясник не может явиться поставщиком пивовара и булочника, а они - его потребителями; и, таким образом, они все ничем не могут служить друг другу. В целях избежания таких неудобных положений каждый разумный человек на любой ступени развития общества после появления разделения труда, естественно, должен был стараться так устроить свои дела, чтобы постоянно наряду с особыми продуктами своего собственного промысла иметь некоторое количество такого товара, который, по его мнению, никто не откажется взять в обмен на продукты своего промысла.

Надо думать, что самые различные товары выбирались и употреблялись, следовательно, для этой цели…

Однако во всех странах люди, по-видимому, в силу бесспорных доводов сочли в конце концов необходимым дать предпочтение для этой цели металлам по сравнению со всеми другими предметами.

В этом описании эволюции денег мы распознаем в качестве отправной точки воображаемую доденежную бартерную экономику. Деньги, по сути, являются решением проблемы бартера. Это по-прежнему является стандартным описанием эволюции денег в большинстве учебников по экономике.

Похожим образом и Маркс опирается на товарную теорию денег. В его анализе происхождения стоимости и эволюции капитала поворотным моментом является возникновение «всеобщего эквивалента», который становится стандартом измерения товаров. В соответствии с историческими условиями своего времени Маркс указывает на золото (или серебро) как на определенный товар, который выделяется среди прочих и подходит на роль всеобщего эквивалента. Это означает, что золото становится стандартом, относительно которого измеряется стоимость всех других товаров. Даже эволюция бумажных денег является всего лишь продолжением этого процесса, поскольку бумажные деньги - это символ стоимости золота. […]

Есть что-то соблазнительно простое в товарной теории денег. Золото (или другой драгметалл) обладает внутренней стоимостью, которая делает его широко принимаемым в обмен на другие товары, чья потребительская стоимость зависит от контекстных обстоятельств обмена. Потребительская стоимость, к примеру, мяса, может зависеть от того, насколько голоден потенциальный покупатель. Потребительская стоимость велосипеда может зависеть от того, имеет ли уже потенциальный покупатель велосипед или другое транспортное средство. И так далее. Таким образом, золото дает основу деньгам. В виде монет золото может обращаться само по себе, являясь одновременно товаром с внутренней стоимостью и формой денег, символизирующей стоимость. Другими словами, золотые монеты - одновременно реальная стоимость и символическая репрезентация. Здесь мы отчетливо видим разницу между стоимостью и ценой. […]

Делая деньги с помощью закона

С товарной теорией денег cуществует несколько проблем. Одна очень важная проблема - эта теория исторически неверна. Рассказ о том, как деньги эволюционировали из примитивной бартерной системы, который можно найти не только в старинном повествовании Адама Смита, но и в современных учебниках по экономике, антропологически не обоснован. По итогам обстоятельных исследований бартера антрополог Каролин Хамфри пишет: «Ни один пример бартерной экономики просто-напросто никогда не был описан, не говоря уж о том, чтобы он породил деньги; все доступные этнографические данные свидетельствуют, что такой вещи никогда не существовало». Как заметил Дэвид Гребер, простое бартерное общество, в котором предположительно возникли деньги, является фантастическим миром в воображении определенной когорты экономистов.

Проблема с этой историей происхождения денег (критики называют ее мифом о бартере) не сводится к исторической неточности. То, как мы рассказываем о происхождении денег, имеет принципиальные последствия даже для того, как мы думаем о функционировании денег в современном обществе. Одно из последствий идеи о том, что деньги являются практическим решением так называемой проблемы двойного совпадения желаний, приводит к пониманию денег как спонтанного творения рынка. Деньги - это всего лишь посредник между честными производителями и торговцами, которые зарабатывают себе на жизнь, изготавливая товары, обладающие внутренней ценностью, и торгуя ими. В подобном представлении стоимость денег обеспечивается такими стоимостями, которые мы находим на рынке. Таким образом, товарная теория имеет склонность замалчивать роль силы и государства в создании денег.

Обнаружение этого замалчивания находится в центре хартальной теории денег, согласно которой деньги по сути своей являются фидуциарными. Классическую формулировку этого подхода к деньгам можно найти в книге «Государственная теория денег» Георга Фридриха Кнаппа. […]

Основная идея хартальной теории такова: «Деньги есть творение закона». И следовательно: «Душа денег не в материале, из которого они сделаны, а в юридическом постановлении, которое регулирует их использование». Очевидно, что этот подход диаметрально противоположен тому, который мы находим в товарной теории. «Денежность» объекта вытекает не из его внутренних качеств, а из факта символического назначения вещи деньгами. Любая власть, обладающая достаточной силой писать законы и следить за их исполнением, может, в принципе, провозгласить деньгами что угодно. Харталисты обычно отсылают к монетам, которые чеканились в Лидии (теперь территория современной Турции) около 600 года до н. э., как к первому появлению фидуциарных денег. В современном обществе властью, выпускающей деньги, безусловно, является национальное государство. […]

* Термины из работы Кнаппа. Под «хилогенными» стоит понимать деньги, которые обладают стоимостью в силу присущих им свойств, а под «автогенными» нечто обратное, то есть аналог фидуциарных денег: их стоимость возникает оттого, что так принято. - Примеч. пер.

Кнапп разделяет деньги на «хилогенные» и «автогенные»*. Если средство платежа принимается в связи с его «возможностью “реального» использования”, оно является хилогенным, а если средство платежа принимается только потому, что оно будет обращаться и в дальнейшем, тогда оно - автогенное. Например, золотые монеты - хилогенны, в то время как бумажные деньги являются чисто автогенными. Но даже хилогенные средства платежа требуют элемента хартальности, чтобы стать деньгами. «Использование в обмене является юридическим явлением». Только когда определенные объекты провозглашаются в качестве действительного средства платежа при обмене или погашении задолженности, они становятся деньгами. Золото является деньгами не просто на основании свойств, присущих этому материалу, а потому, что его провозгласили деньгами внутри юридической сферы суверенной власти. В этом смысле хартальная теория денег не отрицает существования товарных денег. Однако такая форма денег является всего лишь подкатегорией хартальных денег. Это хилогенные хартальные деньги. Они противопоставлены автогенным хартальным деньгам, которые мы можем рассматривать как фидуциарные деньги в чистом виде, до тех пор пока их стоимость поддерживается только их юридическим статусом.

Когда государство или другая суверенная власть провозглашает определенный объект деньгами, осуществляется двойное действие. Недостаточно просто объявить: «Теперь золото является деньгами». Постановление будет иметь экономический эффект, только когда оно поддерживается тем, что объект принимается в качестве уплаты при расчетах с государством:

Современное государство может сделать общепринятыми деньгами все что захочет и таким образом установить их стоимость без какой бы то ни было, пусть даже самой формальной, привязки к золоту или чему-то еще. Правда, простого объявления, что то-то и то-то является деньгами, недостаточно, даже если оно поддерживается самым убедительным конституционным доказательством абсолютной суверенности государства. Но если государство готово принимать предложенные деньги в качестве уплаты налогов и других сборов, тогда все в порядке. Любой, у кого есть обязательства перед государством, будет готов принимать клочки бумаги, с помощью которых можно будет погасить долги, и все прочие люди будут готовы принимать эти бумажки, потому что знают, что налогоплательщики, в свою очередь, будут их принимать.

Хартальные деньги в этой связи могут не опираться на всеобщее стремление к каким-то реальным свойствам денежного объекта. Даже в государстве, где золотые монеты провозглашаются законным платежным средством, стоимость этих монет необязательно зависит от того, заинтересованы ли вообще люди в золоте как таковом. Достаточно того, что они в целом заинтересованы в том, чтобы их не упрятали за решетку за неуплату налогов. Поэтому хартальной теорией легко объяснить переход от металлических денег к бумажным, обеспеченным металлом, или даже к неконвертируемым бумажным деньгам. Поскольку истинная стоимость денег не зависит в первую очередь от стоимости металла, а зависит от государственного провозглашения вещи деньгами, такой же фокус можно незатейливо проделать с бесполезной бумагой.

Когда государство провозглашает определенные объекты деньгами и разрешает принимать их для оплаты штрафов, таможенных пошлин, аренды и - самое главное - налогов, это создает достаточный спрос на эти объекты, чтобы они могли функционировать в качестве универсального средства платежа не только в отношениях с государством, но и среди частных лиц. В противоположность уверениям товарной теории мы видим, что хартальная теория рассматривает возникновение рынка как явление, сопутствующее возникновению суверенной власти. Деньги - это не спонтанное творение рынка. Для того чтобы деньги и рынок могли возникнуть, необходимо в первую очередь суверенное государство. […]

(Не) делай деньги!

Мы уже увидели, как стоимость фидуциарных денег создается, когда государство провозглашает что-то деньгами, и что эти деньги можно использовать для расчетов с государством. Но все же это не объясняет как следует образование стоимости этих денег. Что бы понять этот процесс, мы обратимся к идеям Жижека об отношении между законом, желанием и наслаждением. На первый взгляд закон принимает форму запрета, препятствующего доступу к определенным объектам и действиям. Мы можем подумать о законе как об институте, необходимом для усмирения наших диких и неконтролируемых желаний, связанных с различными запретными вещами, такими как чужая собственность («Не укради!») или предосудительные сексуальные деяния («Не прелюбодействуй!»). Подобное направление мысли означает, что общество без закона будет хаотичным, это будет общество, где все против всех, где каждый удовлетворяет любое свое желание за счет остальных людей.

Однако Жижек утверждает, что закон имеет скрытую функцию структурирования самого нашего бытия как субъектов, поскольку наши желания устанавливает в первую очередь сам закон. Когда закон говорит нам не делать того или другого, он несет в себе подспудное фантазийное послание, обещающее, что за пределами запрета лежит объект, который может удовлетворить желание субъекта. В законе заложена фантазия о том, что могло бы случиться, если бы не было никакого закона, не дающего мне преследовать мои сиюминутные желания.

Так же как в случае концепции закона Жижека, важно заметить, что и концепция фантазии у него отличается от обычного значения этого понятия. Вот как он ее объясняет:

Фантазией считается сценарий, в котором осуществляется желание субъекта. Это простейшее определение вполне удовлетворительно, при условии, что мы воспринимаем его буквально : фантазия инсценирует не ситуацию, в которой наше желание удовлетворено, а, как раз напротив, ситуацию, которая осуществляет, инсценирует желание как таковое. Основная идея психоанализа в том, что желание не дается изначально, а должно быть сконструировано - важна роль фантазии, которая дает координаты желанию субъекта, уточняет его объект, находит в ней место субъекту. Только через фантазию субъект создается как желающий: через фантазию мы узнаем, как желать .

Создание хартальных денег - превосходный пример создания и объекта желания, и самого желания через взаимодействие закона и фантазии. Провозглашение определенной вещи деньгами непременно предполагает запрет на любое частное создание денег. Если бы кто-то решил сымитировать государственное создание денег - например, напечатав деньги, выглядящие как государственные, - его бы судили как фальшивомонетчика и строго наказали. Учреждение фидуциарных денег - еще и запрет безграничного доступа к деньгам.

Вот отсюда и берется денежная прибавочная стоимость фидуциарных денег. Институт фидуциарных денег создает желание денег, превосходящее желание материала, из которого они сделаны. Это наиболее очевидно в случае бумажных денег, поскольку их материальная стоимость почти ничтожна. Мы желаем эти деньги, хоть материально они ничего не стоят. Мы уже коснулись того, что закон предполагает фантазийную подкладку, которая структурирует стремление субъекта к запретному объекту. В случае учреждения хартальных денег две стороны закона держатся на двойном значении фразы «делать деньги». На поверхности закон говорит: «Не делай деньги». Но в то же время он неявно говорит: «Сделай какие-нибудь деньги».

Поскольку признание хартальных денег для налоговых платежей и выплат по другим обязательствам перед государством является ключевым компонентом института фидуциарных денег, кажется разумным предположить, что хартальные деньги являются неким видом долговых отношений. Действительно, так и есть, но они принимают довольно причудливую форму. На первый взгляд может показаться, что хартальные деньги олицетворяют кредит у государства. Например, на банкнотах британского фунта написано: «Я обещаю заплатить по требованию держателя сего сумму в…», далее следует достоинство конкретной купюры. Тем не менее мы не можем понимать под деньгами кредит в его обычном значении.

Во-первых, не совсем ясно, кто в действительности обязан возмещать кредит, предполагаемый в случае фидуциарных денег. Справедливо то, что мы можем использовать фидуциарные деньги, чтобы оплатить долги перед государством, но бóльшую часть времени мы используем фидуциарные деньги, чтобы оплатить товары или услуги на рынке. И хотя некоторые из этих денег в результате вернутся государству, когда торговцы и производители заплатят налоги, большое количество денег остается в обращении на рынке без изъятия. В этом смысле скорее рынок, а не государство возмещает стоимость фидуциарных денег.

Во-вторых, государство может функционировать как должник перед держателями фидуциарных денег, только если пользователи денег в то же время интерпеллированы как должники. Это то, что происходит при двойном действии государства. Государство провозглашает что-нибудь (золото, серебро, банкноты и так далее) деньгами и в то же время провозглашает граждан обязанными выплатить некоторое количество этих денег обратно государству. Даже если мы понимаем под фидуциарными деньгами кредит у государства, этот кредит просто олицетворяет право быть освобожденным от долга, который государство наложило на держателя денег изначально. Когда деньги уходят в обращение через приобретение государством товаров и услуг у населения, это представляется обыкновенным равным обменом товаров и денег. Но этот обмен предполагает другое действие, посредством которого государство создает задолженность для своих граждан законом и силой. Наконец, в-третьих, даже если мы проигнорируем все вышесказанное и рассмотрим фидуциарные деньги в качестве кредита государства, то этот кредит можно возместить только теми же самыми фидуциарными деньгами. До тех пор пока фидуциарные деньги конвертируемы при условии какой-то формы золотого стандарта, держатель денег имеет возможность конвертировать кредит в золото. Но как только конвертируемость отменяется и фидуциарные деньги предстают в своем чистом виде, кредит государства становится онтологически непогашаемым . Нижеследующий эксперимент Стефана Кинселлы показывает, что это значит:

На английских деньгах написаны довольно забавные слова. Пятифунтовая купюра содержит заявление: «Банк Англии: Я обещаю заплатить по требованию держателя сего сумму в 5 фунтов». Пять фунтов чего? Спросите кого угодно на улице: «Вот банкнота в пять фунтов - очевидно, речь идет не о мере веса, - так что же это вообще значит?» Я решил сходить в Банк Англии в центре Лондона, чтобы они выполнили свое обещание. Что они сделают - выдадут мне другую пятифунтовую банкноту в обмен на ту, что я предложил? В дверях меня остановил охранник. Я объяснил, что на моей банкноте указано, что Банк даст мне пять фунтов по требованию, и вот я здесь, требую их выполнить свое обещание. Он объяснил, что я не могу пройти дальше стойки регистрации не будучи одетым в костюм-тройку и не имея «официального дела». Человек за стойкой не отличался терпением и сказал, что, может быть, я получу какую-нибудь информацию, если схожу в музей Банка Англии за углом. В общем, я удалился и пошел в музей, кстати, довольно приятный. Я объяснил куратору ситуацию и сообщил, что мне интересно узнать, что именно могут означать слова (на банкноте). Очевидно, это не было обещанием заплатить мне пять фунтов - в Банке Англии мне даже не дали пройти дальше двери! Куратор удалилась в заднюю комнату и в конце концов принесла старую ксерокопию (одному только Богу ведомо, откуда она ее взяла), которая пытается объяснить смысл и эволюцию слов «Я обещаю заплатить по требованию держателя сего». Я взял листки домой и попытался в них разобраться. Оказывается, Банк теперь утверждает, что эти слова только означают, и всегда означали, что он обязуется заменить старые, вышедшие из обращения фунтовые купюры новыми, имеющими хождение. Ясно. Так вот что означает: «Я обещаю заплатить по требованию держателя сего сумму в 5 фунтов».

Эксперимент показывает, что государство может заплатить свой «долг» держателю денег только в виде государственных денег. Иными словами, долг может быть оплачен таким же долгом. Эта странная логика напоминает мысль Лакана, которую мы находим у Жижека: «Лакановское определение любви (“Любить - значит давать то, чего не имеешь…») должно быть дополнено: «тому, кто этого не хочет”». Когда государство выпускает деньги, оно выдает обещание дать в результате что-то взамен этих денег, что- то, чего оно не имеет. К счастью, получатель не хочет этой вещи, которая якобы олицетворяется деньгами. Большинство использующих деньги (за исключением Кинселлы) счастливы получить деньги без того, чтобы государство выполняло свое обещание. Государство выпускает деньги как форму кредита, хотя, кроме еще бóльших денег, этот кредит ничем не обеспечен. […]

Мы не можем как следует объяснить прибавочную стоимость денежной символизации. Невозможность обозначить открывает пространство для фантазии, которая говорит, что деньги воплощают особый род стоимости за пределами сферы «обыкновенной» стоимости, обнаруживаемой у «обыкновенных» товаров. Стоимость денег возвышенна. Тот факт, что деньги функционируют в качестве всеобщего эквивалента в обмене полезных товаров, несмотря на то что сами они являются совершенно бесполезными, только добавляет деньгам загадочной притягательности.

Государственный спрос на фидуциарные деньги для оплаты налогов, штрафов и так далее можно понимать в качестве изначального двигателя всеобщего желания денег. Изначально никто не желает денег самих по себе. Достаточно того, что государство объявляет о своем «желании» денег в виде налогов и принуждает своих граждан удовлетворять эту навязанную им обязанность. Однако, когда такое денежное устройство уже сложилось, оно быстро начинает продвигать само себя в качестве системы. Даже если индивидуальные пользователи денег могут не верить в то, что деньги как таковые представляют какую бы то ни было ценность, они все равно постоянно сталкиваются с рынком, где с деньгами постоянно обходятся так, словно они представляют ценность. Тому, кто пользуется деньгами, необязательно в них верить до тех пор, пока он верит, что есть другие люди, которые верят и которые будут принимать деньги в обмен на товары или в качестве уплаты долга. Индивидуальному пользователю денег не нужно верить в деньги, пока он ведет себя так, словно он верит. Иными словами, деньгам все равно - верят ли в них люди. Возможно, это скорее деньги верят в людей, чем наоборот. […]

У Кейнса мы находим такое метафорическое замечание:

Деньги являются мерой стоимости, но воспринимать их так, будто они сами по себе обладают стоимостью, есть пережиток представления, что стоимость денег регулируется стоимостью материала, из которого они сделаны, - это все равно что путать театральный билет с самой постановкой.

Возможно, эта метафора обманчиво неточна. Фидуциарные деньги не функционируют как театральный билет, поскольку государство не дает спектакля, на который дал бы пройти билет. Продолжая тему театра, можно привести и другую подходящую метафору: воспринимать деньги так, будто они сами по себе имеют стоимость (очевидной целью высмеивания Кейнса здесь является товарная теория), - все равно что путать театральную постановку с реальным событием. Однако такое замешательство является неотъемлемой частью театра. Без него театра не было бы. Хотя зрители прекрасно знают , что происходящее на сцене - просто игра, тем не менее они все равно эмоционально вовлекаются в события, словно те происходят по правде. То же применимо и к функционированию денег. Хотя мы можем прекрасно знать , что сами деньги не обладают стоимостью, тем не менее мы все равно обходимся с ними так, словно у них есть стоимость. […]

А.В. Ложникова, Г.И. Петрова

ДЕНЬГИ С БОГОМ ИЛИ БОГ С ДЕНЬГАМИ?

(О РУССКОЙ НАЦИОНАЛЬНОЙ ИДЕЕ И ЕЁ ДЕНЕЖНОЙ «СОСТАВЛЯЮЩЕЙ»)

Рассмотрен феномен денег, как он представлен в различных культурах и на разных этапах человеческой истории. Особый интерес в этом отношении проявлен к России, где специфическая национальная идея, религиозная по своему характеру и содержанию, обусловила существенное отличие в понимании денег (их наличия и функционального назначения) от того, как они видятся в западной и восточной культурах.

Высказывают ли о России какую-то тайну до сих пор не стихающие споры о том, имеется ли особая русская идея, предполагающая возможность выбора страной своего пути развития, не столь, как на Западе, связанного с материально-экономическими жизненными ценностями? Можно ли ставить вопрос о самобытности экономики и существует ли в этом смысле специфическая и характерная только для нас -российская - хозяйственная деятельность и, соответственно, свойственное только нам и потому иное, чем у других народов, своё (как и русская идея - русское) отношение к деньгам? Этот вопрос всегда стоял либо как заранее полагавший невозможность рационального ответа («Умом Россию не понять, аршином общим не измерить...»), либо, напротив, как его имеющий - точный и выделяющий Россию из числа развитых (в современном смысле) стран мира. Освальд Шпенглер: «Основное мироощущение у современных русских - стоять вне хозяйства и политики и всех прочих фактов мира сего» . Не только западные философы и культурологи, такие как О. Шпенглер, но и многие политики и хозяйственники говорили и признавали некую таинственную российскую специфику, выражающуюся в явном приоритете иррационального начала над рациональным. Признавали и особое наше предназначение в мире, начиная с идеи Москвы - Третьего Рима - и вплоть до по-своему обоснованной (?) гипотезы о том, что в мировой истории России выпала роль - показывать всему человечеству, как не надо жить и каким путем не надо идти. Пушкин и Лермонтов, Достоевский и Толстой, Вл. Соловьёв и Н. Бердяев, Н. Лосский и С. Франк и многие-многие другие писатели, поэты, философы, говоря о России как обладающей некой самобытностью, очень интересны и убедительны. Не верить им не позволяет разум и не склонно сердце.

Признание культурной самобытности различных народов, и хозяйства в том числе, можно понять, и оно не случайно. Объясняется это тем, что вплоть до XX в. все культуры были естественным образом отдалены друг от друга, являлись по своему характеру локальными и уникальными. Каждая культура имела свои смыслы, значения и поведенческие стереотипы, которые возникали из, как правило, конкретных географических, климатических, пространственно-временных условий. Например, именно «расползание» Руси, которое было одновременно и созданием России, во многом является подлинной основой русской идентичности, которая плохо «ладит» с объединяющей идеей, полагающей свою культуру закрытой всем прочим культурам.

Нет, конечно, оснований утверждать, что экономика и такая её подструктура, как деньги, а также отношение к ним, не подвергаются общей культурной трансформации. В ходе истории у любого народа отношение к деньгам менялось. Так, средневековый сеньор видел в них лишь средство для того, чтобы жить «полной чашей», т.е. проводить дни в войне или на охоте, прожигать ночи в весёлом кругу жизнерадостных друзей за игрой в кости или в галантных ухаживаниях и куртизанской любви . Деньги расходовались (не вкладывались) на строительство по большей части «бесполезных», с точки зрения продуктивного производства, объектов - в строительство храмов, в проведение рыцарских турниров и пышных торжеств. Это было свойственно (в различных формах) разным и в пространственном отношении отдалённым друг от друга народам.

«Роскошь бесполезности» (так начиналась денежная история) и трата денег характеризовали не только рыцарскую Европу. Она была свойственна и мексиканским племенам, и русским помещикам. Первые наиболее важным хозяйственным актом, делом, которое обеспечивало высокий статус человека (особенно вождя), считали акт дара - «потлача», - когда чтобы показать не только свою расположенность, но, в первую очередь, своё богатство, вожди племён соревновались в приношении даров: чей подарок оказывался более богатым, тот и выигрывал. Деньги служили дарению. Если роскошь дара превышала возможные средства, на которые он был сделан, то престиж дарящего был особенно весомым и несомненным. «Конкуренция», как видим, реализовывала себя не в накоплении денег, а в их трате. Средневековый сеньор «деньги... презирает. Они грязны, так же как грязна и всякая приобретательская деятельность. Деньги существуют для того, чтобы их тратить» . «Трата» - основная экономическая категория докапиталистических хозяйств . Расходы всегда превышали доходы, ибо акцент именно на роскоши, видение в ней критерия личностной и общественной состоятельности и успешности требовали такого блеска, который мог быть результатом полной денежной растраченно-сти, что, конечно, не позволяло сосредоточить хоть какое-то внимание на накоплении.

Но символическая мощь бытия, героическая турнирно-рыцарская докапиталистическая жизнь, трата на охоту и пиры, богатство даров уходят, когда рождается холодная буржуазная ясность и рационализм. Оказывается, что не один и тот же дух управляет людьми в хозяйственной деятельности. И средневековая эпоха, когда «люди относятся к хозяйственной дея-

тельности примерно так же, как ребёнок к учению в школе, которому он, конечно, не подчиняется, если его не заставят», когда «нет и следа любви к хозяйству или хозяйственному труду», уходит тоже .

В России «дух капитализма» задержался. Его не могли активизировать ни обе (1905 и 1917 гг.) буржуазно-демократические, ни социалистическая Октябрьская революции. Согласно методологии, полагающей религию в качестве первой формы культуры и потому обусловливающей всю специфику социального развития, различие путей движения всех стран и народов зависит от их религиозного настроя. И если «протестантский дух капитализма» способствовал и даже инициировал развитие предпринимательства, накопления, ростовщичества и т.п., то российское православие, напротив, выработало по отношению ко всем этим факторам иммунитет.

В ситуации религиозной самобытности формировались принципиальные различия в хозяйственной жизни, в отношении человека к труду и плате за него. «Хуже любого тирана страстное желание денег», - говорит Иоанн Златоуст. «Не можете служить Богу и мамоне», -поучает Иисус Христос. «Все богатства в мире не стоят одной души», - православный вариант христианского идеала требовал преобразований экономических отношений в духе любви, а реализации материальных интересов - в духе нравственности. Может быть, поэтому ни одной революции в России не удалось привить к нашей локальной культуре культурно-экономические смыслы, которые на Западе существовали уже с XVII в. Не прививались они до тех пор, пока Россия, как и другие страны мира, не вовлеклась в общий информационно-коммуникативный поток.

Обратимся к Е.Н. Трубецкому, Вл. Соловьёву, Н.О. Лосскому. Все они признавали, во-первых, в качестве главного закона жизни закон нравственный: труд - заповедь Божья, и мы должны возделывать природу не для себя только, но и для ближних. Не верен принцип «каждый - за себя», ибо этот «принцип индивидуалистической свободы... не заставляет сильного трудиться, а... порождает господское право и... плутократию. У слабых же он порождает завистливое недовольство и бомбы анархистов» .

Во-вторых, труд и досуг, считается, даны человеку для духовного совершенствования. «Всё лишнее - от лукавого». Чтобы подражать лилиям и птицам небесным, о которых говорится в Евангелии, «надо иметь их чистоту и высоту их полёта» . Интересно, что на эту мысль отечественных философов отреагировал О. Шпенглер в работе «Деньги и машина». Говоря о наживе и капитале, он пишет: «Сказанное о полевых лилиях остаётся безусловною правдой для глубоко религиозных и философских натур» . «Высота полёта» и «чистота», однако, вовсе не состоят в том, чтобы считать, что «деньги - зло, что торговля не должна существовать, что банки должны быть уничтожены и т.п.» Так полагать - «непростительное ребячество» и «чудачество мысли». Деньги сами по себе «вещи средние», они могут быть добром или злом в зависимости от той цели, которой они служат. «Обмен должен быть общественным служением:

поскольку он - добро; он становится злом, когда с жит своекорыстным целям. Это выражается в т] формах - фальсификации, спекуляции и ростовщи стве» . Всему этому уже был дан однаж ответ изгнанием торжников из храма. «Дом отца # его домом Молитвы да наречётся, а вы сделали { домом разбойников» - эти слова Евангелия раздеї ли две сферы - экономическую и религиозную, оді ко не запретили вовсе первую. Храм, считает Трубе кой, должен строиться на земле и на прочном фущ менте. Он - потустороннее не к земле, а лишь к «ж тейскому», к непросветлённой жизни, где царствуї* деньги, хозяйственный расчёт и борьба за существ вание. Человек сюда приходит в настроении птиц н бесных и полевых лилий, которые не прядут потом что их одевает Бог. Торжникам же место не в храм Оно - на площади. «Это, конечно, не значит, что ot (торговля. -А.Л., ЛЯ.) должна прекратить существ* вание», но хозяйство есть область, где Бог не вопле щается. Трубецкой в анализируемой нами работе нг поминает ту часть Евангелия, где рассказывается богатом юноше, который спрашивает Христа, чт надо сделать доброго, чтобы иметь жизнь вечнук Христос сначала напоминает предписание ветхозавет ной заповеди Моисея, имеющей значение нравствен ного закона: «Если хочешь войти в жизнь вечную, со блюди заповедь». «Что ещё не достаёт мне?» - спра шивает юноша и получает ответ, уже не связанный < общим законом, но полагающий свободу индивиду ального поступка: «Пойди, продай имение своё, и раздай нищим, и будешь иметь сокровища на небесах; v. приходи, и следуй за Мною» (цит. по: ). Е.Н. Трубецкой в упоминаемой уже работе цитирует «Евангелие от Матфея», XIX; «от Марка», X, 17-27; «от Луки», XVIII, 18-27. Итак, православное христианство отделяет деньги от храма, житейски-земное -от небесного. Связывать православного Бога с деньгами, которые заработаны фальшивым образом, спекуляцией, ростовщичеством или, тем более, обманом, кражей и т.п., - придет ли такое кому на ум? В то же время деньги трудовые, потраченные на помощь, во имя благородных устремлений, деньги без жажды их накопительства, без того, чтобы их сами по себе считать смыслом и целью жизни, - такие деньги не может судить и православие. «Деньги - вещь средняя».

Является ли такое понимание свойственным и другим религиозным традициям? Безусловно. Несмотря на огромные различия в ментальности Востока и Запада, их религиозные традиции характеризуются довольно тесным Переплетением с финансово-экономическими отношениями, хотя оно имеет и разный масштаб, и разную направленность. Коран запрещает мусульманам одалживать деньги под процент, вкладывать капитал в индустрию развлечений и производство оружия. Но запрет этот, конечно, реализуется в конкретных социальных, исторических и культурных условиях. А если иметь в виду, что современный исламский капитал часто тратится на обеспечение растущего из года в год спроса на военную зарубежную продукцию, то нравственность такой траты остаётся под вопросом.

Западная ориентация на накопление и сбережение откровенна и, усиленная протестантским вариантом христианства, разрешает и приветствует (ибо «бог любит богатого») расчётливость, бережливость, хозяйственность, инициативность, накопительство. Напротив, протестантизм запрещает какую-либо бесполезную трату, расточительство. Всё время, считается, следует отдавать труду, поскольку он приносит богатство. Кульминацией проявления степени переплетения религиозных принципов с материальными стала американская долларовая купюра, на которой «высечены» слова: «In God we trust» («Мы верим в Бога). Протестантский Бог - с деньгами, и среди людей он отмечает любовью тех, кто богат.

Разница в постановке «денежного» вопроса находит свое отчетливое проявление в русской и зарубежной сказке. Точнее, разница заключается в отсутствии вообще такой постановки в русской сказке в отличие от сказки зарубежной. Процитируем выдержки из самых известных. Ш. Перро «Мальчик-с-пальчик»: «Получив Людоедовы деньги, дровосек зажил богато и больше уже не заводил детей в лес». Братья Гримм «Столик накройся, золотой осел и дубинка из мешка»: «Остановился осел только тогда, когда у всех было столько золота, сколько можно утащить. (А по тебе видать, что и ты не прочь был бы там побывать!)». Конец сказки В. Гауфа «Карлик Нос»: «Отец с матерью радостно встретили своего сына после долгих восьми лет разлуки - он ведь стал такой красивый и привез столько денег!» На этом фоне явным диссонансом звучат слова из сказки А. Толстого «Буратино»: «Если люди начали принимать деньги за счастье, а счастье за деньги, то никто и никогда не получит золотого ключика!» Русская сказка никогда не завершается фактом поступления денег в качестве счастливого конца. Обычно счастливое окончание сказки символизирует общее веселье -пир, часто свадьбу: «И я там был, мёд, пиво пил...»

С деньгами ли православный Бог, и кого он любит в России?

Приоритет духовного над материальным в нашей жизни, в быту отмечают и отмечали многие авторы. И. Л. Солоневич - русский эмигрант в работе «Народная монархия» приводит пример, который свидетельствует о прямо противоположном отношении различных народов к собственности и к людям, своим согражданам. Он во время войны был свидетелем отношения германского населения к возвращающейся уже разбитой армии Третьей германской империи, к её солдатам. Они, оборванные, голодные, но всё-таки принадлежащие когда-то к очень сильной и, главное, своей армии, возвращались и расходились кто куда. Спасаясь от плена, бросали оружие и обмундирование, скрывались по лесам и болотам. По ночам они побирались по своим деревням. Немецкий бауэр в это время был более сыт, чем в мирное время. Но своему разбитому солдату он не давал ничего. В сибирских же деревнях, говорит И.Л. Солоневич, «существовал обычай: за околицей деревни люди клали хлеб и пр. для беглецов с каторги: “хлебом кормили крестьянки меня, парни снабжали махоркой”, - так поётся в известной сибирской песне... в России кормили преступ-

ников, в Германии не давали куска хлеба героям» . Власть денег, считает И.Л. Солоневич, обусловливает в западной жизни всё - даже родственные и дружественные отношения. Посмотрите на западно-европейские эпосы. «Песнь о Нибелунгах» - эта героическая эпопея заканчивается, однако, тем, что её герои гибнут не в борьбе с внешним врагом, они гибнут, истребляя друг друга до последнего, чтобы «золото Рейна» не досталось никому. Деньги всегда оказываются связанными с завистью и кровью. Можно ли представить нечто подобное в отношениях русских богатырей - Ильи Муромца, Добрыни Никитича, Алёши Поповича?

Однако присоединимся ли безоговорочно к так аргументированному и так убедительно высказанному мнению И. Солоневича? А случаи русских бунтов -«бессмысленных и беспощадных» (A.C. Пушкин)? А русская зависть? Еретические языческие жестокие обряды? А ненависть? Всё и у нас есть.

Отношение к деньгам в России не было однозначным. Фольклорная мудрость - пословицы, например, - фиксирует как безразличие русских к деньгам («Будь деньги - за богачом, оставался бы хлеб за нами», «Не деньги нас, а мы их нажили», «Рубль - не деньги»), так и нашу бережливость и расчётливость («Рубль цел копейкой», «По рублю - десяток, по полтине - сотня», «Кто гривны не бережёт, сам рубля не стоит», «С гривенки по гривенке ступаете, полтиною ворота запираете», «Деньги счёт любят», «Хлебу -мера, а деньгам - счёт», «Рубль цел копейкой»). И мы деньги любим, мы вовсе не против них: «Деньги -лучше уговора», «Денежка - не Бог, а бережёт», «Денежки - не Бог, а полбога есть», «После Бога деньги - первые», «При деньгах Панфил всем людям мил», «Без рубля, как без шапки». В то же время характерны пословицы, свидетельствующие о безотчетности и откровенно бесполезной трате денег: «Это знаем, что с деньгами и попьём, и погуляем», «Раз пошла такая пьянка - режь последний огурец». Но в России ценят деньги, заработанные трудом («Рубля на улице не найдёшь», «Тот прав, за кого праведные денежки молятся»), и даже осуждают их бесполезную трату, хвастовство («Рублями мостовую мостить», «У нас -всё рубли, а копейки нету»). Более того, мы также не слышим запаха денег: «На деньгах нет знака» (перекличка с пословицей, идущей ещё от Древнего Рима, «Деньги не пахнут»), «У денег глаз нету». Для нас свойственно (очевидно, как и везде) неоднозначно отрицательное или безразличное отношение к деньгам. Но не всем народам характерно их осуждение. В России же: «Сто рублей есть, так и правда - твоя», «Рубль есть - и ум есть, нет рубля - нет ума», «Много друзей, коли денежки есть», «Деньги - прах, ну их в тартара-рах!», «Он рублю низко кланяется», «У него деньжу-ры много, ему деньжура спать не даёт», «Изведай человека на деньгах»).

Правда, конечно, в том, что на восприятие роли денег, на их значение в жизни влияет общий ментальный настрой народа - умонастрой, - а также сложившиеся философская и религиозная традиции понимания личности. Рано вошедший в жизнь европейского

человека рационализм создает институт частной собственности, который и формирует личность, центрированную на себя, опирающуюся и рассчитывающую лишь на собственные силы, стремящуюся к собственности, её накоплению и сбережению. «Единственный и его собственность» - так называется одна из работ немецкого философа М. Штирнера. А «Капитал» К. Маркса, раскрывший тайну эксплуатации, увидел собственность в связи денег и времени. Чтобы иметь деньги, нужно спешить. У-спех идёт к у-спевающему.

Россия лишь спустя двести лет после западных буржуазно-демократических революций осуществляет революции свои и начинает приобщаться к частнособственническим отношениям. В XX в. эти попытки прерываются на семьдесят лет, и до сих пор развитого института частной собственности у нас нет. Очевидно, в архетипах сознания и поведения русского человека сохранилась память о нашем общинном, крестьянском образе жизни. У нас, действительно, крестьянство было не просто социальным слоем, оно было образом жизни. А это значит, что человек организовывал себя по принципу соборности, а не «единственности». Специфика крестьянского труда формировала и все другие черты характера народа: его сезонность вызывала необходимость крайнего напряжения физических сил лишь в определённое время года, близость к природе, зависимость от неё и надежда на Бога, а не на собственные силы, конечно, не способствовали складыванию рациональности и расчётливости. Время у нас не связывалось с деньгами, жизнь ими не мерялась. Она текла медленно, традиционно, механизмами её развития были молитвы, ритуалы, соблюдение вековых обычаев, всегда воспроизводивших и повторяющих сегодня то, что было и вчера. «День пережит - и слава Богу», «Христос терпел и нам велел», «Не хлебом единым жив человек».

Анализируя особенности отношения к деньгам в России, неизбежно встречаешься с дилеммой: «Time is money» («Время - деньги») или «Тише едешь - дальше будешь»? Отношение ко времени - это важнейший аспект «денежных» отношений. Русский парадокс времени: «Русские никогда не приходят вовремя, несмотря на то, что у них самые точные в мире часы». (Как известно, эталон длины [метр] находится в Париже, веса [килограмм] - в Лондоне, а эталон секунды - в подмосковном поселке Менделеево). На Западе люди торопятся жить во всех смыслах этого слова, в том числе и в буквальном: практически все ездят на автомобиле и мало передвигаются пешком. Передвижение по лестнице - это из ряда вон выходящий факт, лифты и эскалаторы установлены повсеместно. В последнем Восток «с успехом» соревнуется с Западом: «В Японии лифты ездят в три раза быстрее, чем в Европе, а главное, двери закрываются почти моментально после открытия. Время не ждет человека... и мы (российские корреспонденты. -Прим. авт.) начинаем ощущать себя какими-то неповоротливыми гигантскими увальнями среди небольших и шустрых японцев» .

Неотъемлемой чертой национальной специфики является культура торговли. Она имеет практически одинаково огромное значение для восточного и запад-

ного укладов жизни. Приведем пример из истор! японской экономики. Во время кризиса 1929 г. ко, пания «Мацусита» предприняла неординарный ша чтобы выплатить зарплату рабочим, был введён п ловинный рабочий день. Всю вторую половину дня даже в выходные рабочие могли самостоятельно пр-давать товары, производимые компанией. Как н странно, но работники оказались славными прода цами, товаров хватило всего на два месяца, а зате был введен прежний режим работы. Как известно, российской «новорыночной» практике хронически неплатежей 90-х гг. также были многочисленные сл;, чаи выдачи зарплаты чайниками, халатами, шгстр\ ментами и др. Но «Мацусита» «обернулся» за два ме сяца, а на российских заводах подобные попытки ус пехом, как правило, не увенчались.

Ключевой принцип японской компании звучит «Получение прибыли путем служения обществу». Тор: же как принцип национальной идентичности, когд; абсолютно каждый может и умеет торговать во имз не только общественной, но и собственной выгоды достиг наивысшей точки развития, бесспорно, в США Не только протестантская идеология, но и эмпирические наблюдения свидетельствуют, что даже повседневные разговоры между знакомыми и даже не знакомыми друг с другом американцами носят особый характер. Открытого, искреннего взаимообмена точками зрения здесь нет. Зато есть общекультурный «торг»: ситуация, когда собеседники, каждый из которых и покупатель и продавец, играют по определенным правилам, скрываясь под социальными, политическими, эстетическими и обычными житейскими масками. Американцы умеют торговаться, выменивая друг у друга ценности, среди которых приоритет отдается ценностям материальным. В США продается вся и все. В основе американской культуры обнаруживается глобальный Уолл-стрит. В этом смысле странно было бы представить на страницах американской прессы статью под названием «Ради наживы работать не буду!» . У нас же во вполне обычном порядке таковая появилась в одной из томских газет . Примечательна известная шутка о том, что «русские хорошо работают, когда им платят, в то время как американцы работают, когда им хорошо платят».

Восточный закон гласит: «Аллах запретил рост (рибу), но благословил торговлю». В России же и торговое дело не пользовалось почетом: православие не чтит ростовщиков в храме. Свои специфические черты имеет не только российский торговец, но и российский покупатель. Так, по наблюдениям иностранных партнеров, русские не любят торговаться на рынке, настороженно относятся к распродажам и в основном стесняются спросить скидку.

В XX в. вопрос о национальной самобытности встает с новой остротой, потому что мир принципиально изменил свое лицо. Создаётся единое коммуникативное пространство, которое «всасывает и перемалывает» локальные культуры, создавая новую универсальную субкультуру. Интернет сегодня обеспечивает техническую сторону межкультурного общения на основе единого - интернетовского - языка.

Культуры теряются как определяемые религией и этносом и конструируются в зависимости от технических возможностей того или иного государства. Наука, информация и техника владения ею - вот что обусловливает развитие этой субкультуры и репродуцирует общий язык общения. Во многом благодаря телевидению создается единая мировая культура смыслового тождества, возникает царство стереотипных рассуждений, одежды, действий, поведения и т.п. Качество жизни активно навязывается западным потребительским стандартом. Оно видится в «новых симптомах» (X. Ортега-и-Гассет) - праздничности, игре, спорте - в эстетизации повседневности. Всё это вовлекает человека в безграничное и бесконечное же-

лание успеха. Успеть всё опробовать, получить максимум удовольствий. Тезис об у-спевании и Россию заставляет померить деньги временем. Мы все сегодня бежим. Мы даже сплющиваем время и обгоняем его, когда используем его как одно и то же на нескольких работах. Нет больше размеренности и медленности. Но денег, почему-то, тоже нет. Может быть, потому, что Россия не подчиняется общему принципу «Время - деньги»? Или православный Бог никогда не захочет денег? «Вы, русские, все такие! Ходите по деньгам, которые у вас под ногами валяются, и не хотите их поднять», - экспрессия сотрудника компании «8опу», обращенная к российским физикам-ин-новаторам, понятна .

ЛИТЕРАТУРА

1. Шпенглер О. Деньги и машина // Шпенглер О. Пессимизм? М.: Крафт, 2003. 304 с.

2. Зомбарт В. Буржуа / Пер. с нем. М.: Наука, 1994. 443 с.

3. Батай Ж. Проклятая доля / Пер. с фр. М.: Гнозиис; Логос, 2003. 208 с.

4. Вебер М. Протестантская этика и дух капитализма II Вебер М. Избранные произведения / Пер. с нем. М.: Прогресс, 1990. 808 с.

5. Трубецкой Е.Н. Миросозерцание Вл. Соловьева. М., 1995. Т. 2, ч. IV. 622 с.

6. Солоневич И.Л. Народная монархия. М.: Феникс, 1991. 512 с.

8. Рыцарева Е. Остров Хайтека II Эксперт. 2003. Ns 44.

9. Малявин В. Русский мир // Эксперт. 2003. № 45.

Статья представлена кафедрой социальной философии, онтологии и теории познания Томского государственного университета, поступила в научную редакцию «Философские науки» 1 марта 2005 г.

Это основы финансовой грамотности, знание которых кардинально изменят ваше отношение и к доходам, и к сбережениям. Как не «выживать», а хорошо и достойно жить даже на небольшую сумму; как распределять доходы и расходы; во что вкладывать «свободные» деньги и как не попасть в долги. Этот разговор не с банкиром или экономистом, а с богословом! Андрей Долганов делится своим личным – библейским – форматом финансового преуспевания.

Я однажды попал в очень сложную финансовую ситуацию. Мы с женой решили взять ребенка из дома инвалидов, но нужна была жилая площадь. Договорившись с родственниками, я взял долларовую ипотеку и купил квартиру. Но когда ребёнок был уже у нас, родственники сказали, что не дадут ни копейки.

Несколько месяцев сумма платежей в два раза превышала сумму моей зарплаты. Это была очень сложная ситуация, но, зная что Бог особенно заботится о сиротах и вдовах, я молился. И вёл диалог с банком!

Мне пошли навстречу, банк сделал хорошую реструктуризацию кредита - так, что можно было и жить нормально, и выплачивать ипотеку.

Обычно люди вкладывают заработанное в сферу своих желаний и развлечений, но потом приходят счета - обязательные платежи - например, коммунальные услуги, долг по кредитной карте, и на их оплату ничего не остается. И люди вынуждены брать новые кредиты, чтобы вернуть долги или снова одалживать.

Чтобы правильно распределить доход, нужна система. Мы как семья распределяем наши финансовые расходы, пользуясь разными конвертами.

В первом - обязательные платежи : оплата коммунальных услуг, транспортные расходы, еда.

Второй - развлечения и желания . Сюда собираем на новый телефон, планшет и т.д.

Многие финансовые эксперты говорят, что самая выгодная сфера, куда нужно инвестировать - это здоровье и образование. Поэтому, третий - здоровье, образование.

Еще один — благотворительность, о которой тоже забывают, хоть я бы поставил это на первое место.

В Библии есть обетования: «тот, кто благотворит бедных - даёт взаймы Богу, и Бог воздаст ему за благодеяние» и «радость человеку благотворительность его». Я предлагаю жертвовать хотя бы небольшую сумму, но пережить эту радость.

Второе место распределения финансов - выплата долгов . Чем меньше долгов, тем больше денег на необходимые расходы. И только на последнем месте я оставляю свои развлечения и желания .

Дополнительный заработок - это очень хорошо! Я раньше очень любил фотографировать, и когда у меня возникли финансовые проблемы, я помолился: «Господь, я готов это хобби направить в русло финансового обеспечения семьи» . И я был свадебным фотографом! Много раз, когда не хватало финансов, меня приглашали работать.

И ещё хорошо, если свободные деньги, которые появляются, мы готовы направить на развитие: лучшее образование и медицинское обеспечение, повышение профессиональной квалификации или инвестировать в те сферы, которые потом окупятся. Очень важно проявить правильную последовательность в расходах.

В Библии написаны слова Иисуса Христа о том, что необходимо быть верным в том богатстве, которое нам дано. В Книге Притчей: «Много хлеба бывает и на ниве бедных, но некоторые гибнуть от беспорядка» . Здесь о том, что Бог Свою часть дал - необходимый урожай, но люди из-за беспорядка терпят поражение.

Библия содержит порядка 2350 мест, в которых говорится о финансах или материальном имуществе.

Библия учит об отношении к работе и приоритетах в распределении финансов, что очень важно уделять внимание благотворительности и помощи нуждающимся.

На мой взгляд, основные библейские финансовые принципы:

• Быть довольным и благодарить Бога даже за ту маленькую зарплату, которую мы получаем.
• Быть верным в том, что мы получили и распределять это по Божьим принципам.
• Молиться Богу , если есть определенная нужда, потому что Бог ответит.

И я бы тоже сказал, что истинное счастье человека есть исполнение двух Божьих заповедей: «Возлюби Бога всем сердцем своим», «Возлюби ближнего, как самого себя» . Финансы являются одним из инструментов для исполнения этих двух заповедей. Иисус говорил, что тот, кто благотворит нищему, помогает Ему, потому что этот человек был сотворен по образу и подобию Божьему.

После войны Северной и Южной Кореи (1950-53 гг.), первые христианские миссионеры приехали в Южную Корею. Они увидели там нищету, и Бог им показал, что нужно учить людей, как правильно участвовать в благотворительности. И когда они начали говорить, что очень важно служить Богу и людям тем, что есть, Бог благословил эту страну.

Мой личный формат счастья - это то, что я имею отношения с Богом. Я научен Богом, как правильно относиться к финансам. И я использую финансы для служения - Богу, своим близким и другим людям. И я многому учусь в этой сфере.

Мне кажется что мир сошёл с ума. Не осталось ничего святого: любви, человечности, человек человеку брат, взаимопомощь, дружба и прочие человеческие ценности.
Мне нравится созидание во имя великой цели. Мне нравится мечты советских фантастов о великом будущем. О сверх человеке, как вершине цивилизации. Об открытии новых планет, о техническом прогрессе как средства служения человечеству. Да даже банально, написание статьи, как просто маленькая помощь для развития людей. Сколько людей выросло на моих статьях, ведь видно как я сделал, пусть маленький, но пинок в СНГ. Как люде, благодаря моим стараниям, начали приобщаться к электронике. И цель была совершенно бескорыстная - помощь людям. Как бы я хотел работать в каком-нибудь советском НИИ, где делают какие-то великие вещи, которые золотыми буквами вписаны в историю нашей страны, да и всего человечества.

Но нынче путь не тот, главное - выгода. Деньги. Деньги решают всё. И мерило успеха, качества вещи - это то, сколько ты на ней сможешь заработать. И не очень важно - полезна она или нет. Мне кажется апофеоз маразма, рекламного хода - это отправка машины Тесла к Марсу.

Это пиздец, товарищи! Я считаю - это просто эпичным маразмом, всечеловеческим днищем. Когда технический прогресс, мечты миллиардов людей, сливают в унитаз рекламы, наравне с прокладками и памперсами, а так же средствами от поноса.

Сейчас хожу на собеседования. Везде одно и тоже, до тошноты. Кучка шустрых ребят придумали какую-нить херню, и думают как сделать её вкусной, чтобы побыстрее впарить и заработать бабло. Даже компания, где я работаю сейчас по сути просто делает вещи для бабла. Бабло - это икона, новый бог. Всё ради него: здоровье, судьбы, люди... Я не против денег. Когда они есть - это прекрасно. Даже очень за. Деньги - это прекрасный инструмент, как молоток. Но деньги как цель, как основа мирового порядка - это днище.

Я вот долго думал, почему до 2010 года, примерно, технический прогресс в IT-сфере меня радовал и был интересен. КПК, телефоны, различные технические решения, развитие и всё было круто, мейнстрим. И вдруг, в какой-то момент всё превратилось в тыкву. Да не в какой-то, а во вполне конкретный - когда появился iPhone. Начали клепать говно в красивой обёртке. Лишь бы продать и срубить бабла. Приходишь устраиваться на работу в очередную фирму, а там такой же одинаковый руководитель, даже выглядит одинаково. Костюмчики только отличаются. Говорят одинаково, цели одинаковые. Такой примитив, что тошнит. И ждут, что ты будешь их рабом, они тебе ЗП, а ты послушно клепаешь им софт, чтобы их говнище было ещё больше прохоже на конфетку. Меня тошнить начинает на третий месяц работы. Меняешь работу, а там, в другом месте, в другом городе даже такой же делец сидит. Придумал "крутой гаджет" и думает, как его втюхать. Такая же история с "Виртурилкой" была. Везде одно и тоже.

Есть ведь и другая сторона медали. Ведь есть люди, которые делают (или делали) вещи просто "для людей", для удобства. Вот, например, мой любимый КПК Palm.

"Как гласят легенды, перед тем как начать разработку Pilot, Хоукинс в течение пары недель носил в своём кармане деревянный блок размером с будущее устройство ." (с) Т.е. можно делать вещи не для продажи, а просто для людей.

Я хочу делать, путь штучные вещи, путь непопулярные, но интересные и для людей, а не для денег. Вещи, просто которые радуют меня и других людей. Вот интересный парадокс, я люблю работать руками. И когда я делаю любое изделие, пускай очень сложное, просто в подарок, то всё горит и можно ночами не спать. Как только я начинаю делать это изделие на продажу или по заказу, всё, хочется лечь и умереть, буквально. Из рук всё падает. Всё бы ничего, но кушать же как-то нужно? Как разделить в своей голове свою деятельность и доход? Парадоксы... Покупай, рожай, работай...