Религия в современном мире и в современном обществе. Религиозный фактор как основа национального единства Роль религии в формировании локальной цивилизации

Религия - не просто социальный и культурный феномен, это важный фактор развития цивилизации. Но что именно дает религия? Даже не так, точнее: что существенно
изменяет религия в жизни отдельных людей и их объединений, что она вносит или уничтожает?
Для начала напомню, что нет единого определения религии, нет единых критериев. Отчасти такое положение вызвано неисследованностью темы, отчасти - отсутствием единого предмета, который можно было бы обозначить словом "религия". В зависимости от точки зрения, верования (суеверия) можно включать или не включать в религию, то же касается и обрядов. И наоборот, в том, что всеми включают в религию (к примеру, моральное учение), нетрудно выделить не-религиозное.
Будем считать, что религия есть некий комплекс социальных и культурных явлений, а не самостоятельное явление. Полноценной религией можно назвать конгломерат, где присутствуют все компоненты. В религию входят: верования, поклонение сакральному, учение, церковь (организация), обряды и весь комплекс практик.
Говорят об античной религии, но это заблуждение: там не было учения, то есть догматики, теоретической системы, носящей догматический характер. Древности свойственны верования, которые можно назвать "язычеством". Верования разрастались, обзаводились собственным институтом служителей (жреческие корпорации). Но ядром усложненных языческих верований оставалась мифология. Религия заменяет мифологию догматикой, или включает её в учение. В христианстве мифология используется для иллюстрации некоторых положений, но не важна сама по себе. Миф трансформируется в притчу. Народная вера с трудом становится религиозной, простые неграмотные люди были склонны вторично мифологизировать религию, отсюда и феномен двоеверия. Собственно религия начинается и заканчивается там, где в комплексе центральное место занимает учение. В наше время большинство религий вырождается и можно говорить о "пострелигиях", потому что большинство адептов (включая священнослужителей) не интересуются учением и не придают ему большого значения. Каким бы не было будущее религии, в развитии цивилизации религия сыграла большую роль.
Всё воздействие религии я бы хотел суммировать в два взаимодополняющих влияния: объединяющее и направляющее. Гюстав Лебон одну из глав своей книги "Психология народов и масс" озаглавил "Роль религиозных верований в развитии цивилизации". И хотя его рассуждения не носят ни подлинно философский, ни научный характер, а скорее публицистичны, в них содержится немало интересных мыслей и неожиданных находок. Только их стоит брать как сырой материал и принимать после переосмысления. Лебон пишет о влиянии религиозных верований: "Непреодолимую их силу образует то, что они составляют единственный фактор, который может моментально дать какому-нибудь народу полную общность интересов, чувств и мыслей." /Лебон Г. Психология народов и масс. Пер. с фр. СПб.,1995. с.120./ Лебон связывает влияние религиозных верований с народом - и в этом ошибается. Религия может выделить группу населения внутри народа, может объединить несколько народов в одну культурную и даже политическую общность (например, исламский мир). Но не это главное. Суть в том, что религия объединяет. Причем не так как государственные границы, а так как язык и обычаи - изнутри. Общая религия дает единство людей, которые её исповедуют. Чем мощнее религия, тем мощнее её объединяющее влияние.
В конце языческой эпохи правители предпринимают попытку объединить богов в единую мифологию, выстроить иерархию богов. В Греции не было единой религии, и даже единой мифологии. Начали создавать единую мифологию "литераторы" - Гесиод и Гомер. Но вне литературы боги не создавали единства. В Риме сделали следующий шаг - построили Пантеон. Но мифологический характер язычества не давал возможности для идеологического использования этих верований государством и правителем. Именно это послужило главной причиной замены язычества на христианство, ислам или буддизм в разных странах мира. Эти три религии и должны приниматься во внимание при анализе влияния религии на цивилизацию. Иудаизм включать в этот ряд было бы ошибкой, это промежуточная ступень по пути к религии, но не религия. Князь Владимир сначала создал славянский пантеон, потом принял христианство. Религия объединяет - а потому она имеет наибольшую ценность даже не в периоды расцвета государства, а в эпоху его сложения и экспансии (либо напротив, защиты от внешней агрессии). В спокойное, стабильное время религия меньше нужна власти.
Почти все компоненты у религий (для примера будем далее рассматривать христианство) и у языческих верований совпадают. Кроме учения, которое явдяется специфической чертой религии, и отличает одну религию от другой. Именно благодаря учению религия становится разновидностью идеологий. Можно сказать, что учение использует весь арсенал верований для собственных интересов. То, что большая часть "тёмного" народа не понимала догматики - не важно. Важнее согласие, причем безропотное согласие. Верование, как данный воспитанием в детстве комплекс представлений, сменяется верой как сознательным соглашением. Ключевым моментом религиозной жизни является крещение. Человек принимает веру сознательно - потому всегда было так много споров о крещении детей. Когда крестят ребенка, крестные выступают поручителями, подразумевается что согласие получено авансом. Крестные выбирают за ребенка. Неважно, согласимся мы или нет с полноценностью такого решения за другого - сам обряд крещения подразумевает личную ответственность новокрещенного. Последующее воспитание в религиозном духе и обучение основам веры восполняет первичное незнание. почему же так важна догматика? Она объединяет верующих и вносит смысл во все совершаемые в религиозной организации (церкви) действия. Религия не могла возникнуть раньше философии. Философия критически переосмысливала мифологию и пыталась дать разумное мирообъяснение. Религия снова обращается к нерассуждающей вере, но старается удовлетворить и ищущий ум образованных людей.
Учение совмещает мифологию и философию в единой метафизике. Это "как бы модернизированная сказка". Но помимо этого религиозное учение создает (или освящает) систему норм поведения человека. В этом качестве религия особенно полезна государству.
Единство верующих - не видимость. Но оно носит искусственный характер, это не любовь и не дружба, где объединение происходит на естественной основе. Религия создает искусственный скелет искусственным социальным образованиям. Что ещё может скрепить империю, как не религия? Религия объединяет благодаря 1) сходству мировоззрения и норм, 2) общему действию. Культурное сходство создает предосылки для общего действия. Народ может быть объединен религией, государство может быть объединено религией. Мегаобщность нуждается в идеологии. Это использовали и Гитлер и Сталин. При всех различиях фашизм и коммунизм содержат в себе очень много религиозного. Только поклонение сакральному заменено культом личности. Германия и СССР были империями, где господствовали псевдорелигиозные идеологии. В советском коммунизме от религии в сто раз больше чем от науки. Да идеология и не может быть "научной".
Религиозное учение содержит догматическое мирообъяснение и систему предписаний, касающихся поведения. Остальное в учении носит второстепенный характер.
Благодаря чему религия объединяет? Благодаря установлениям, единому принятому повсеместно стандарту. Соответственно религия в равной мере объединяет и разделяет. Представители двух народов никогда не чувствуют такого антогонизма между собой, как представители двух даже близких религий. Маркировка "наш-не наш" в религии доходит до предела.
Учение объединяет не само по себе, а через сложную систему ритуалов. Без ритуалов и догматики религия выветривается очень быстро. Надеюсь что теперь вы будете лучше понимать старообрядцев - они вовсе не были обрядоверами, напротив, для них была важна сама вера. Просто они чувствовали, видели, как тесно связаны обряды, церковные нормы и вера. Унификация всего религиозного комплекса и является опорой мощи религии, источником преобразующей роли религии. Христианство сложилось не в 1 и не в 3 веке, а в 4-7 веках, в эпоху Вселенских соборов.
Протестансткий пафос обращения к раннему христианству в обход христианства "святых отцов" неизбежно подрывал и размывал религию. Как идеология протестантизм неизмеримо слабее, чем католичество и православие. Унификация и управление поведением человека - уникальные средста воздействия на человека и физически и психологически. Для Системы не могло найтись лучших инструментов. Без религии цивилизация не получила бы развития. С помощью чего можно было преодолеть национальные различия? Во Христе нет эллина и иудея. А значит христианизация превращается в глобализацию. Основы современного мира заложены религиями.
Но религия не только объединяет, она направляет, мотивирует. Сила веры движет человеком даже вопреки инстинктам и здравому смылу, приводя его на смерть. Мученичество, аскеза, самоистязание - типично религиозные атрибуты. Человек превращается даже не в зомби - а в слепо действующий разум. Намного сильнее чем простое подчинение - направить человека, нацелить его и дать сильную мотивацию. Христианство однозначно антропоцентрично. Человек стоит прямо после бога, да и сам бог настолько антропоморфичен, что трудно провести грань между богом и человеком. Иисус - воплощенный бог. Ересь с точки зрения иудаизма, это верование становится центром новой религии. Подтекст (который впервые ясно проговорили в 19 веке - Фейербах и Штирнер) прост: человек - бог. Не человек есть продукт развития мира, а мир создан человеком (богом), создан Разумом. Мир существует для человека, а это дает оправдание цивилизации, поскольку цивилизация строится на грабеже природы. Природные боги языческих верований уступают место антропоморфному богу. Помимо этого, санкцию получает и государство, власть, законы, мораль. Только религия способна легитимизировать принуждение, дать основу для самопринуждения.
Идея прогресса тоже религиозная. Вера в науку также уходит корням в религию.
Цивилизация 19-20 века, хотя и не носит религиозного характера, опирается на уже ставшие господствующими стереотипами религиозные положения. Светский гуманизм, демократия, любая господствующая идея - негласно покоятся на религиозном основании. Религия составляла мощную силу сложения цивилизации, а позже стала основанием современой цивилизации. Наша цивилизация построена "на костях" религии. Многие религиозные явления секуляризировались, но по прежнему присутствуют в культуре. Если начать задавться вопросами "почему?", "зачем?" и тому подобными, мы удивимся, сколько вокруг нас иррационального. Почему человек должен ходить в одежде? Подчеркиваю: не почему люди ходят в одежде, а почему каждый обязан одеваться? Вне религии ответить нельзя. Эпоха религиозной морали миновала, а нормы остались, ничем не подкрепленные. Даже после потери религиями своего влияния, они остаются фактором развития цивилизации.

На всех этапах развития человеческой цивилизации религия была и остается одним из важнейших факторов, влияющих на мировоззрение и способ жизни каждого верующего, а также на отношения в обществе в целом. Каждая религия основывается на вере в сверхъестественные силы, организованном поклонении Богу или богам и на необходимости соблюдать определенный свод норм и правил, предписанных верующим. в современном мире играет почти такую же важную роль, как и тысячелетия назад, так как согласно опросам, проведенным американским институтом Гэллапа, в начале XXI века более 90% людей верили в наличие Бога или высших сил, причем количество верующих людей примерно одинаково и в высокоразвитых государствах, и в странах "третьего мира".

Тот факт, что роль религии в современном мире по-прежнему велика, опровергает популярную в ХХ веке секуляризационную теорию, согласно которой роль религии обратно пропорциональна развитию прогресса. Сторонники этой теории были уверены, что научно-технический прогресс уже к началу двадцать первого века станет причиной того, что веру в высшие силы сохранят только люди, живущие в слабо развитых странах. Во второй половине ХХ века секуляризационная гипотеза отчасти подтверждалась, так как именно в этот период бурно развивались и находили миллионы приверженцев теории атеизма и агностицизма, однако конец ХХ - начало XXI века ознаменовались быстрым приростом количества верующих людей и развитием ряда религий.

Религии современного общества

Процесс глобализации затронул и религиозную сферу, поэтому в современном мире все больший вес приобретают , и остается все меньше адептов этнорелигий. Ярким примером этому факту может послужить религиозная ситуация на Африканском континенте - если еще чуть больше 100 лет назад среди населения африканских государств преобладали адепты местных этнорелигий, то сейчас всю Африку можно условно поделить на две зоны - мусульманскую (северная часть материка) и христианскую (южная часть материка). Наиболее распространенными религиями в современном мире являются так называемые мировые религии - буддизм, христианство и ислам; каждое из этих религиозных течений имеет свыше миллиарда адептов. Также широко распространены индуизм, иудаизм, даосизм, сикхизм и другие верования.

ХХ век и современное время можно назвать не только временем расцвета мировых религий, но и периодом зарождения и бурного развития многочисленных религиозных течений и Неошаманизм, неоязычество, учение Дона Хуана (Карлос Кастанеда), учение Ошо, саентология, Агни-йога, PL-Кёдан - это только малая часть религиозных течений, возникших менее 100 лет назад и имеющих на данный момент сотни тысяч адептов. Перед современным человеком открывается очень большой выбор религиозных учений, и современное общество граждан в большинстве стран мира уже нельзя назвать одноконфессиональным.

Роль религии в современном мире

Очевидно, что расцвет мировых религий и появление многочисленных новых религиозных течений напрямую зависит от духовных и психологических потребностей людей. Роль религии в современном мире практически не изменилась по сравнению с той ролью, которую играли религиозные верования в прошлые века, если не учитывать того факта, что в большинстве государств религия и политика разделены, и священнослужители не обладают властью оказывать существенное влияние на политические и гражданский процессы в стране.

Тем не менее, во многих государствах религиозные организации оказывают значительное влияние на политические и социальные процессы. Также не следует забывать, что религия формирует мировоззрение верующих, поэтому даже в светских государствах религиозные организации опосредствованно влияют на жизнь общества, так как они формируют взгляды на жизнь, убеждения, а зачастую - и гражданскую позицию граждан, являющихся членами религиозной общины. Роль религии в современном мире выражается в том, что она выполняет следующие функции:

Отношение современного общества к религии

Бурное развитие мировых религий и появление многих новых религиозных течений в начале ХХI века вызвало неоднозначную реакцию в обществе, так как часть людей стала приветствовать возрождение религии, но другая часть общества высказывается решительно против увеличения влияния религиозных конфессий на общество в целом. Если характеризовать отношение современного общества к религии, то можно заметить некоторые тенденции, применимые практически ко всем странам:

Более лояльное отношение граждан к религиям, которые считаются традиционными для их государства, и более враждебное - к новым течениям и мировым религиям, "конкурирующим" с традиционным верованием;

Увеличение заинтересованности религиозными культами, которые были распространены в далеком прошлом, но уже почти забылись до недавнего времени (попытки возродить веру предков);

Возникновение и развитие религиозных течений, которые являют собой симбиоз определенного направления философии и догм из одной или сразу нескольких религий;

Быстрое увеличение мусульманской части общества в странах, где еще несколько десятилетий данная религия была не очень распространена;

Попытки религиозных общин лоббировать свои права и интересы на законодательном уровне;

Появление течений, противодействующих увеличению роли религии в жизни государства.

Несмотря на то, что большинство людей положительно либо лояльно относятся к различным религиозным течениям и к их поклонникам, попытки верующих диктовать остальной части общества свои правила зачастую вызывают протест в атеистов и агностиков. Одним из ярких примеров, демонстрирующих недовольство неверующей части общества тем, что государственные власти в угоду религиозным общинам переписывают законы и наделяют членов религиозных общин исключительными правами, является появление пастафарианства, культа "невидимого розового единорога" и других пародийных религий.

На данный момент Россия является светским государством, в котором законодательно закреплено право каждого человека на свободу вероисповедания. Сейчас религия в современной России переживает этап бурного развития, так как в посткоммунистическом обществе спрос на духовные и мистические учения достаточно высок. Согласно данным опросов компании "Левада-Центр", если в 1991 году верующими себя называли немногим более 30% людей, в 2000 году - примерно 50% граждан, то в 2012 религиозными считали себя более 75% жителей РФ. Также немаловажно, что примерно 20% россиян верят в наличие высших сил, но при этом не причисляют себя ни к одной конфессии, поэтому на данный момент только 1 из 20 граждан РФ является атеистом.

Наиболее распространенной религией в современной России является православная традиция христианства - ее исповедуют 41% граждан. На втором месте после православия идет ислам - около 7%, на третьем - адепты различных течений христианства, которые не являются ответвлениями православной традиции (4%), далее - приверженцы тюрко-монгольских шаманских религий, неоязычества, буддизма, старообрядчества и др.

Религия в современной России играет все большую роль, и нельзя сказать, что эта роль однозначно положительная: , попытки привнести в школьный учебный процесс ту или иную религиозную традицию и возникающие на религиозной почве конфликты в обществе - это отрицательные последствия, причиной которых является стремительное увеличение количества религиозных организаций в стране и быстрый прирост числа верующих.

Статья посвящена роли религии в мировой политике. Автор полагает, что религия появляется на мировой арене в виде системы транснациональных связей между государствами, отдельными группами, общинами и политическими движениями. Эти связи устанавливаются «поверх» государственных границ, создавая дополнительную систему взаимосвязей. Транснациональные религиозные системы автор предлагает называть «мирами» или цивилизациями. Эти цивилизации имеют прерывистую структуру и состоят не только из государств, но и из негосударственных субъектов. Цивилизации объединяются не религиями как таковыми, а религиозными идеологиями или «политическими религиями». Политическая религия представляет собой идеологию, позволяющую приложить религию к политике.

The article is devoted to the role of religion in world politics. The author believes that religion appears on the world scene in the form of system of transnational communications between states, separate groups, communities and political movements. These connections are established ‘over’ the state lines, creating an additional system of interconnections. The author offers to call transnational religious systems ‘worlds’ or civilizations. These civilizations have broken structure and consist not only of the states, but also of non-state objects. Civilizations are united not by religions as such, but religious ideologies or ‘political religions’. Political religion presents the ideology allowing applying religion to policy.

На наш взгляд, многозначность слова «религия» и его производных («религиозный», «религиозность») препятствует адекватному пониманию роли религиозного фактора в мировой политике. В обыденном словоупотреблении существует столько толкований смысла этого слова, что для научных целей приходится намеренно сужать его значение. Среди основных значений слова «религия» можно упомянуть религию как мировоззрение; религию как набор ритуалов (культ); религию как личный опыт переживания сверхъестественного (по Уильяму Джеймсу) и религию как совокупность институтов. В качестве фактора мировой политики религия выступает главным образом в двух своих ипостасях: как система убеждений (мировоззрение) и как набор институтов.

Исходя из этих двух значений слова «религия», мы предлагаем отличать религиозный фактор в мировой политике от конфессионального фактора. Под термином «конфессия» подразумевается организованная религия, воплощенная в каких-либо социальных институтах (церковь у христиан, система улемов у мусульман, буддистская сангха и др.). Практика показывает, что любая религия, даже не предполагающая строгой иерархической организации (подобной организации католической и православной церквей), тем не менее, всегда имеет определенную институциональную структуру («церковь» в широком смысле слова). Институциональные структуры разных религий являются участниками мирового политического процесса, выступая как вариант или аналог неправительственных организаций (НПО). Представляется, что относить деятельность религиозных организаций к «религиозному фактору» в мировой политике не совсем корректно, так как речь идет не о влиянии религии как мировоззрения, культа или опыта, а именно о влиянии организаций. Например, следует различать «католический фактор» (который часто реализуется вне церкви) и «фактор католической церкви» в мировой политике.

К сожалению, проблема взаимоотношений религии и политики часто сводится к проблеме отношений церкви (или другого религиозного института) и государства. Явления внецерковного и внегосударственного характера (транснациональные религиозные движения, религиозно мотивированный терроризм, религиозно-этнические конфликты) упоминаются вскользь. Между тем религия не тождественна «церкви» или любой другой официальной структуре. Религия часто появляется на мировой арене в виде системы транснациональных связей между государствами, отдельными группами, общинами и политическими движениями. Эти связи устанавливаются «поверх» государственных границ, создавая дополнительную систему взаимосвязей, сосуществующую с системой межгосударственных отношений. В каком-то смысле, происходит частичное возвращение мира к догосударственному состоянию, когда лояльность человека может принадлежать как государству, так и транснациональной религиозной общности.

По мнению крупнейшего современного исследователя национализма Бенедикта Андерсона, религиозные сообщества досовременной эпохи не были привязаны к определенной территории: будучи глобальными, они простирались почти безгранично, объединенные священными языками и общими сакральными текстами . Языками-объединителями были латынь, арабский, церковнославянский и другие языки священных текстов. Но уже в позднем Средневековье начинается процесс «территориализации вероисповеданий», предвосхищавший переход к сакрализации нации и территории . Одним из явных проявлений этой территориализации стала замена латыни - общего языка западно-христианского мира – на множество национальных языков Европы. Уже в ХVIII в. национализм в каком-то смысле пришел на смену религии в качестве всеобъемлющего мировоззрения. Он превратился в особую религию, не предполагавшую веры в сверхъестественное, но наделявшую сакральным значением государство-нацию и его символы: герб, флаг, могилы героев борьбы за национальную независимость и т. д. В рамках национализма вырабатываются собственные квазирелигиозные ритуалы поклонения: смена караула на могилах неизвестных солдат, церемония поднятия флага, обычай отмечать национальные (существующие только у данной нации) праздники. Национализм говорит о наличии мистической связи между гражданином государства и его территорией, «объясняя» гражданину каждого конкретного государства, почему он должен сохранять этому государству лояльность, даже родившись за его рубежами.

Однако не для всех граждан националистические объяснения звучали убедительно. Уже в начале ХХ в. мир разделился на две части, возник Коммунистический Интернационал, и тысячи, если не миллионы, граждан разных стран потеряли лояльность «своим» правительствам, перенеся ее на удаленные идеологические центры. Коммунистическая идеология стала первым конкурентом национализма. Лишь несколько государств действительно разделились на части под влиянием идеологических противоречий (Южный и Северный Вьетнам, Южная и Северная Корея, Западная и Восточная Германия и т. д.). Но даже внутри монолитных государств существовали мощные диссидентские движения, которые вели борьбу (иногда вооруженную) с правительствами своих стран. Можно привести в качестве примера и левых террористов 1960-х гг., и людей, по идейным мотивам становившихся агентами СССР, и различные вооруженные группы сопротивления (бандеровцы, «лесные братья»), действовавшие в СССР. Существование мощных «внутренних врагов» всячески замалчивалось властями соответствующих государств (как правило, их провозглашали «отдельными отщепенцами» и приравнивали к уголовникам), так как само их наличие подрывало националистическую мифологию. Впрочем, эти силы не обладали достаточными возможностями, чтобы перейти от партизанской войны к масштабным вооруженным конфликтам.

«Возвращение» религии в мировую политику заставило некоторых западных ученых заговорить о «новом средневековье» (neomedievalism) – то есть об эпохе, когда лояльность граждан принадлежит не государству, а транснациональным религиозным сообществам . В этот период, как и в эпоху средневековья, территория не имеет особого значения, так как люди получают возможность вступать друг с другом в непосредственные контакты, не пересекая физически государственных границ. Более того, нет необходимости и в использовании старых средств связи, таких как почта или телефон, которые слишком уязвимы перед силой государств (прослушивание, перлюстрация). Потеря связи с территорией, снижение значимости физического контакта делает различные негосударственные субъекты, так сказать, все менее и менее уловимыми. Многие политологи предпочитают говорить не о международных отношениях (отношениях между «народами», то есть, государствами), а о мировой политике, в которой взаимодействуют государства, этнические группы, проживающие на территории одного или нескольких государств, а также транснациональные субъекты.

Эпоха средневековья с ее нечеткой территориальностью и размытыми лояльностями осталась так далеко в прошлом, что язык теории международных отношений не позволяет адекватно выразить новые явления. Под вопросом оказывается сам термин «транснациональные религиозные сообщества». Как отмечает американский исследователь Хосе Казанова, называть религии транснациональными можно только по отношению к системе суверенных национальных государств, которая заменила средневековый христианский мир (Christendom), где светская (национальная) и папская (интернациональная) власти находились в состоянии неустойчивого равновесия . Сами «транснациональные» политические религии себя с этой системой никак не соотносят; в этом смысле их правильнее называть «наднациональными» или даже «вненациональными». Слово «транснациональный» – не более чем эвфемизм, позволяющий «старому» миру суверенных государств хоть как-то примириться с новыми субъектами мировой политики. Сьюзан Хебер Рудольф (университет Чикаго) предлагает использовать метафору «прозрачных пластиковых схем», которые накладываются на традиционную политическую карту мира, не отменяя суверенных государств, а сосуществуя с ними . В реальности между миром государств и миром транснациональных субъектов имеет место не столько сосуществование, сколько битва на выживание, исход которой зависит от того, насколько успешными оказываются национальные проекты.

Каждая транснациональная религиозная система («мир» или «цивилизация») состоит из разнородных элементов, включая государства, религиозные анклавы в границах других государств, транснациональные движения и т. д. Чтобы проиллюстрировать наше понимание структуры «цивилизаций», возьмем общеупотребительное понятие «исламский» или «мусульманский» мир. Именно об этом «мире» существует больше всего литературы, как аналитической, так и концептуальной. Идеальное представление об исламском миропорядке заключается в том, что разделение сообщества мусульман (уммы) на суверенные государства не имеет смысла. Единственным суверенным правителем всех государств является Бог. На семинаре «Государство и политика в исламе» (Лондон 1983) было принято решение о необходимости ликвидировать национализм во всех его проявлениях, особенно в форме «нация – государство» . В идеале сообщество мусульман должно совпадать с единым исламским государством. На практике реализации этой идеи оказалось добиться трудно. Между отдельными мусульманскими государствами существуют противоречия, которые не являются непреодолимыми, но не позволяют говорить об их объединении в единое государство. Межгосударственные союзы, основанные на исламе (организация «исламская конференция», Исламская комиссия Международного красного полумесяца, Исламский банк развития, Исламская организация по образованию, науке и культуре), носят формальный характер. Как пишет известный российский исламовед А. А. Игнатенко, «исламский мир как консолидированный субъект международной политики существует только виртуально, в качестве некого проекта, точнее, проектов…» . Картина меняется, если учесть существование негосударственных субъектов (например неправительственных транснациональных исламских движений, исламских меньшинств внутри государств и т. д.). На транснациональном уровне исламский мир – не проект, а реальность.

Доказательством существования мощных транснациональных исламских связей может служить, например, бурная отрицательная реакция всего исламского мира на книгу «Сатанинские стихи» Салмана Рушди. Демонстрации и другие акции протеста по этому поводу проходили не только в «официальных» исламских странах, но и везде, где живут сторонники политического ислама. Тем самым многие западные страны неожиданно оказались частью транснационального «исламского мира». Стало очевидным, что хотя в исламский мир могут входить целые государства (так называемые исламские, то есть идеократические, например Иран), его равноправной частью являются также политически активные исламские элементы в светских государствах: партии, движения, отдельные личности. Эти элементы, конечно, могут стремиться к завоеванию власти в своих государствах, но могут и устанавливать контакты с единомышленниками поверх государственных границ.

Предположение, что книга Рушди может быть опубликована в России, также продемонстрировало, что трансграничные исламские связи существуют. 22 апреля 1998 г. мусульманские лидеры России, придерживающиеся самых разнообразных политических взглядов (лидер радикальной организации Союз Мусульман России Надиршах Хачилаев, председатель Духовного управления мусульман Центрально-европейского региона России Равиль Гайнутдин, сторонник евразийского ислама Гейдар Джемаль и др.), выпустили совместное заявление, направленное против запланированного издательством «Лимбус-пресс» издания «Сатанинских стихов» на русском языке. В этом заявлении они писали, что «исполнителям этого преступного заказа никто не сможет гарантировать покой и личную безопасность в случае реализации этого враждебного плана... судьба предыдущих издателей этой книги в других странах должна послужить уроком тем, кто сегодня хочет испытать собственную судьбу», а на последовавшей пресс-конференции Н. Хачилаев прямо сослался на изданную аятоллой Хомейни фетву . Возникает впечатление, что распоряжение лидера одного государства, пользующегося особым авторитетом в исламском мире, обязывают к действиям граждан других государств, причем светских и даже не мусульманских в культурном смысле. При этом никто не поднимал вопроса о противоречиях между шиитами и суннитами. Другой иллюстрацией негосударственного понимания исламской солидарности может послужить тот факт, что во время кризиса 1991 г. даже в тех странах, где правящие режимы включили свои вооруженные силы в антииракскую коалицию (Марокко, Бангладеш, Египет, Сирия, Пакистан), проходили массовые демонстрации в поддержку Саддама Хуссейна. Во всех этих случаях очевиден контраст между позицией правительства и позицией неправительственных организаций и отдельных граждан.

Что касается противоречий внутри исламского мира, которые некоторые ученые заранее объявляют непримиримыми , по этом поводу можно привести следующее высказывание Бессама Тиби: «Западные исследователи ислама, имеющие, как правило, не социологическое, а филологическое образование, по праву указывают на многообразие ислама. Однако из этого они делают неверный вывод – о недопустимости обобщающих суждений. Возможно, в филологии это и правильно, но не в политике и обществе: в этих сферах подобного рода аргументация явно ошибочна. При надлежащем знании предмета обобщение в определенной степени не только возможно, но даже необходимо, в противном случае подвергаешь себя опасности не распознать подлинную проблему. Исламский мир чрезвычайно разнообразен, но его многообразие укладывается в общий спектр, который следует именовать исламской цивилизацией. Исламизм, соответственно, также многолик и все-таки это – единый феномен» . В рамках исламского мира взаимодействуют самые разнообразные субъекты: государства вступают в контакты с транснациональными террористическими группами, шииты поддерживают суннитов, а сунниты – шиитов. Так, Иран и Саудовская Аравия поставляли оружие мусульманам Боснии-Герцеговины, а радикальные исламисты из разных стран сражались в боснийской армии . Ливийский лидер Муаммар Каддафи предоставил руководителю афроамериканской организации «Нация ислама» Л. Фаракану миллион долларов на ведение исламской пропаганды в США, а Фаракан в ответ выступил с призывами прекратить санкции против Ливии . Список подобных примеров можно продолжить.

Ни одно государство нельзя рассматривать как монолит: в светских государствах есть сегменты общества, ощущающие себя частью исламского мира, а в исламских идеократических государствах, разумеется, существует оппозиция (тайная или явная), которая себя частью исламского мира не ощущает. Еще ярче дисперсная, прерывистая структура «цивилизаций» проявляется в связи с «католическим миром» в понимании теологов освобождения, то есть с католическим социалистическим миром. Пожалуй, лишь Никарагуа можно назвать государством, воплотившим идеологию прогрессивного католицизма в жизнь на общена-циональном уровне; по этой причине никакого союза государств на основе теологии освобождения возникнуть не могло. «Католический социалистический мир» теологов освобождения состоял исключительно из негосударственных субъектов: политических движений, базовых христианских общин и отдельных лиц. В наше время «цивилизации» могут приобретать виртуальный характер: например, радикальные протестантские группы, основанные на идеологии «превосходства белой расы», еще в начале 1980-х гг. начали использовать возможности компьютерных сетей для обмена информацией. Эта «цивилизация» (если можно применить такой термин к виртуальной общности) является полностью нетерриториальной и состоит из «фантомных сотовых сетей» или «единиц автономного управления», не зависящих друг от друга, но способных к одновременным действиям во имя поставленной цели .

Все «цивилизации», таким образом, являются дисперсными по структуре: исламский мир, например, включает в себя не только официальные исламские страны (в конституциях которых упоминается ислам как основа законодательства), но и многочисленные анклавы на территориях различных государств. А. А. Игнатенко пишет, что в Великобритании существует образование, «частично выведенное из-под юрисдикции британской короны», – зона, ограниченная отдельными мечетями, предприятиями и т. д. «Люди, расселенные дисперсно, но включенные в эту зону, характеризуются изоляционизмом, живут по исламскому праву (для них решающей идеологической и судебной инстанцией является так называемый “шариатский суд Великобритании”)», – пишет он . Такие разорванные в пространстве анклавы образовались уже во всех европейских странах. В Германии действуют турецкие исламские организации, такие как «Национальный взгляд – исламское общество» с центром в Кельне. Она содержит в 252 городах Европы лагеря и школы с 14 тысячами учащихся. «Второй религией» становится ислам во Франции и Италии . На территории Российской Федерации 16 августа 1998 года (в селах Карамахи и Чабанмахи Буйнакского района республики Дагестан) возник исламский анклав, где отменялись законы России и вводились законы шариата. Означает ли это, что Великобритания, Германия и Россия – «исламские государства»? Мы полагаем, что нет. Парадокс в том, что государство, не будучи исламским, может неожиданно для своего руководства оказаться частью транснационального «исламского мира».

Логично, что многие ученые-исламоведы заимствуют лексикон международного коммунистического движения, говоря то о «Коминтерне ислама», то об «исламской гражданской войне в Испании» (то есть о войне в Афганистане) . Однако, по нашему мнению, «исламский мир» не следует понимать как аналог Коминтерна; напротив, это структура, обратная Коминтерну. Коминтерн при всем его негосударственном, даже антигосударственном характере представлял из себя жесткую иерархическую структуру. У него был единый центр, рассылавший обязательные к исполнению директивы. Ничего подобного нельзя найти в современных транснациональных религиозных движениях, в частности, в транснациональном исламе. Формальные структуры здесь отсутствуют или не обладают достаточным влиянием. Тем не менее, у наблюдателя возникает впечатление вполне скоординированной деятельности. Каким образом транснациональные религиозные движения добиваются такой координации (если, конечно, не принимать во внимание версию с законспирированным руководящим центром)?

Ответ на этот вопрос политологи видят в принципе эмуляции, который заключается в том, что, несмотря на отсутствие формальных руководящих структур, религиозно-политические группы воспроизводят организационные формы и доктрины друг друга . Когда речь заходит о транснациональных религиозных сообществах, многие полагают, что это означает формальные структуры, более или менее управляемые из единого центра. Но на практике речь не всегда идет о формальных организациях и запланированных кампаниях. Впечатление координации создается из-за того, что группы со сходными задачами возникают по принципу эмуляции в различных уголках мира. Именно так создавались в конце 1960-х – начале 1970-х гг. католические организации, основанные на принципах теологии освобождения (ватиканская иерархическая структура была здесь ни при чем, так как Ватикан не поддерживал этих организаций). «Транснациональные влияния осуществляются более сложными и разнообразными способами. Сети могут принимать разные формы, варьируясь от вертикальных и иерархических структур – классическая католическая модель – до более безлидерных моделей, в которых преобладает эмуляция, а не проекция», – пишут американские специалисты по теологии освобождения Д. Левин и Д. Столл . В частности, по их мнению, у теологии освобождения не было четкого «момента появления». «Вместо этого изменения возникают на основе одновременного создания и неформальной эмуляции, когда группы священников и обычных людей начинают экспериментировать с новыми идеями и моделями перемен примерно в одно и то же время по всему региону» . Примерно так же (на основе эмуляции) возникают и действуют по всему миру исламские политические группировки, а также группы «белого арийского сопротивления». Разумеется, после того, как количество таких организаций возрастает, они могут устанавливать контакты между собой и создавать координационные центры.

Подчеркнем, что когда мы говорим о цивилизациях или «мирах», речь идет о транснациональных религиозных сообществах, основанных не на «просто религиях», а на религиозных идеологиях (политических религиях). Сам факт, что люди исповедуют какую-либо религию, не является политической проблемой. «Просто религии» в наше время не образуют транснациональных сообществ: их приверженцы, включая религиозное руководство, ощущают себя прежде всего лояльными гражданами своих государств. Например, та часть мусульман, живущих в Западной Европе, которая не идентифицирует себя с политическим исламом, не является источником угроз для целостности европейских государств. Угрозу представляют приверженцы политического ислама, которые в традиционном смысле могут даже не быть мусульманами: не знать основ ислама, не практиковать его, не соблюдать пищевых запретов и т. д.

Хотя религиозные идеологии лишь отдаленно напоминают исходные религии, именно они служат основой массовых политических действий. Сторонникам политических религий присуще дуалистическое восприятие мира как арены противостояния «своих» и «чужих». Однако водораздел, в их понимании, проходит не между, например, православными и неправославными (то есть мусульманами, католиками, атеистами, безрелигиозными людьми и др.), а между «нашими» и «всеми остальными». В число «всех остальных» могут попасть и стойкие приверженцы православия, и даже иерархи православных церквей. Напротив, «нашими» часто становятся люди, далекие от православия: атеисты, неоязычники, католики-славяне, мусульмане и т. д. То же самое характерно для всех политических религий: первой мишенью их критики становятся не столько представители иных религий, сколько официальные лидеры «их» религии или ее аполитичные приверженцы. Процессы политизации религии не поддаются контролю со стороны официальных религиозных лидеров, авторитет которых мало что значит для приверженцев политической религии. Сторонники политического православия могут вообще не быть «верующими» в традиционном смысле: они исповедуют не религию, а религиозную идеологию.

По нашему мнению, политическая или политизированная религия представляет собой идеологию, позволяющую приложить религию к политике. Политические религии появились потому, что религия не может стать непосредственной основой политического действия. Большинство политических режимов, установленных на основе религии, являются не теократическими в буквальном смысле, а идеократическими, то есть строятся не непосредственно на принципах религии, а на принципах соответствующей идеологии.

Термин «политическая религия» восходит к книге немецкого ученого Эрика Фёгелина «Политические религии» (1938), где он называет политическими религиями тотальные идеологии, подобные коммунизму, фашизму и национал-социализму. Эти идеологии служат в качестве обоснования национального единства, придавая политическому порядку квазирелигиозное измерение, хотя и в превращенной форме . Превращенность формы – исключительно важное понятие в данном случае. Оно указывает, что для Фёгелина и его последователей «политическая религия» не представляет собой религии в собственном смысле слова: это идеология, обладающая всеми признаками религии, но не предполагающая веры в Бога. Не зря термин «политическая религия» может быть заменен термином «светская религия» (как это и сделал в свое время известный французский социолог Раймон Арон). Естественно, что европейцы-христиане могли называть «религией» идеологию, не включавшую веры в Бога, только в метафорическом смысле. Однако сейчас, когда в поле зрения ученых попадают религии, изначально не предполагающие веры в Бога, различие между «религиями» и «идеологиями» становится еще более смутным, чем во времена Фёгелина.

Представляется, что религия отличается от идеологии тем, что включает веру в существование сверхъестественных сил, которые влияют на события нашего мира. Идеология не предполагает веры в сверхъестественное, хотя эту точку зрения, разумеется, можно оспорить – так, можно счесть «сверхъестественными» сущностями «нацию» или «государство» в том виде, в каком их представляет данная идеология. Ведь такого объекта, как «дух нации», в реальности не существует. Именно из этого исходил Фёгелин, обозначая тотальные идеологии как «политические религии», – он полагал, что эти идеологии наделяют квазиреальностью и «обожествляют» такие общие понятия, как класс, раса или государство . Тем не менее, «обожествление» следует в данном случае понимать как метафору. В принципе, идеология принадлежит этому миру. В самом первом приближении, она представляет собой набор идей, обосновывающих политические действия. Если же идеология включает элементы сверхъестественного, если политическое действие обосновывается через апелляцию к явлениям потустороннего мира – мы имеем дело не с идеологией в чистом виде, а с политической религией. Таким образом, «политические религии» Фёгелина в нашем понимании ближе к «чистым» идеологиям и могут быть названы «политическими религиями» лишь в переносном смысле.

Наше использование термина соотносится с «классическим», так как в данной работе, как и, например, в трудах последователя Фёгелина Хуана Линца, политическая религия понимается как мировоззрение, претендующее на абсолютную истинность и несовместимое с существующими религиозными традициями . Однако наше понимание политической религии находится ближе к тому, что Линц определяет как «теократию», подчеркивая, что в данном случае политика используется в религиозных целях, а не наоборот . Для Линца «теократия» является не политической религией (которую он, следуя Фёгелину, рассматривает как светскую идеологию), а «политизированной религией», которая, тем не менее, каким-то образом соотносится и с политическими религиями.

Можно отметить, что термин «политическая религия» часто используется учеными для обозначения религиозных идеологий: как напрямую (например в статье Петера ван дер Веера «Политическая религия в двадцать первом веке») , так и косвенным образом (такие общеупотребительные конструкции, как «политический ислам», «политический индуизм» и т. д., можно легко переформулировать в конструкции типа «политическая религия ислама» и «политическая религия индуизма»). По нашему мнению, введенный Х. Линцем термин «теократия» является не совсем удачным, так как политическое сообщество не может быть основано на религиозных принципах напрямую. Нами для описания политических сообществ, управляемых на основе политических религий, используется термин «идеократия».

В рамках политической религии события нашего мира рассматриваются как часть (или отражение) событий религиозного, сакрального, вселенского (космического) характера. Цель, которую ставят перед собой религиозно-политические движения, – это Цель с большой буквы, главная задача всего человечества, осуществление которой санкционировано потусторонними силами. Они делают что-то не потому, что хотят этого сами, но главным образом потому, что этого хочет Бог или другая сверхъестественная сила. Известный американский исследователь политических религий Марк Юргенсмейер (Калифорнийский университет в Санта-Барбаре) пишет о религиозных войнах следующее: «Такого рода религиозные действия являются не просто политическими феноменами, которые оправдывают с помощью религии; истинно верующие воспринимают их как грани более фундаментального противостояния. Конфликты реального мира связываются с невидимой, космической войной: духовной битвой между порядком и хаосом, светом и тьмой, верой и сомнением» . Это означает, что реальная война воспринимается как «священная», как земное отражение столкновений между добром и злом в потустороннем мире.

Сакрализация политического конфликта ведет к сакральному восприятию врага. Враг, которому противостоят сторонники политических религий, – не личный враг и даже не политический. Это воплощение вселенского зла. Никакие жертвы во имя его уничтожения не кажутся слишком большими. Какие-либо сделки с врагом становятся совершенно невозможными. «Мы боремся не для того, чтобы враг признал нас и предложил нам что-то. Мы боремся, чтобы стереть врага с лица земли», – сказал как-то бывший лидер ливанской секции «Хезболла» Хуссейн Муссави . Отсюда – кажущаяся иррациональность религиозного насилия, когда жертвами становятся люди, на первый взгляд, случайные, но только на первый, так как в реальности их объединяет принадлежность к группе, наделенной свойствами космического врага. В большинстве случаев жертвы религиозно мотивированного насилия лично не делали ничего плохого своим убийцам. Но в рамках религиозно мотивированного насилия, пишет М. Юргенсмейер, «любой индивид, входящий в группу, которая считается вражеской, может с полным основанием стать объектом насильственного нападения, даже если он или она – ни в чем не повинный прохожий. В космической войне такого понятия нет; здесь все – потенциальные солдаты» . Отсюда вытекает, например, оправдание исламистами террористического насилия по отношению к западным туристам. Например, 23 февраля 1998 г. в газете «Аль-Кудс аль-араби» была опубликована фетва Осамы бен Ладена, где он призывает мусульман «убивать американцев и их союзников – граж-данских и военных… в любой стране, где это возможно» . Более того: чтобы покончить с представителями вселенского зла, религиозный террорист-фанатик, не задумываясь, совершает самоубийство. Свидетели вспоминают, что некоторые террористы перед тем, как совершить самоубийственный взрыв, улыбались, подчеркивая, что мученичество доставляет радость .

Второе различие, которое необходимо провести (после различия между религией и идеологией), – грань между «просто религией» и «политической религией». Наш подход к различению «политических» и «обычных» религий восходит к формуле классика немецкой политологии Карла Шмитта, полагавшего, что политика есть крайнее выражение любой противоположности (этнической, религиозной, классовой, этической и т. д.). Шмитт пришел к выводу, что политика не представляет собой отдельной сферы деятельности, но что любые отношения между группами людей становятся политическими тогда, когда другая группа начинает восприниматься в категориях «свои» и «чужие», друзья и враги. Шмитт подчеркивает, что речь идет не о символической борьбе, а о реальной возможности физического уничтожения . Под «врагами» Шмитт имел в виду, разумеется, не личных врагов человека, а политических , то есть врагов той группы, с которой человек себя отождествляет. По мнению Шмитта, известную цитату из Евангелия «любите врагов ваших» (Матфей: 5:44; Лука: 6:27) часто неправильно понимают в качестве запрета на любое, пусть даже политически или религиозно мотивированное насилие. Согласно Шмитту, истинный смысл этой цитаты в том, что мы должны любить своих личных врагов и ненавидеть врагов политических , будь то враги веры или государства. Политический враг – нечто чуждое до такой степени, что вызывает подспудное стремление к уничтожению.

Формула Шмитта дает возможность определить, когда те или иные отношения становятся политическими и, соответственно, попадают в сферу внимания политолога. Например, «политизация этнических процессов» – это сочетание часто можно увидеть в научной литературе – позволяет предположить, что в какой-то момент этнические отношения претерпевают качественную метаморфозу. Именно об этом писал Шмитт: неожиданно (для многих, но не для всех) люди вдруг начинают воспринимать этнические различия в терминах «свои» и «чужие» – то есть обычные отношения между этносами (которые характеризуются удивлением, любопытством, может быть, насмешкой) становятся отношениями политическими. То же самое может произойти и в отношениях различных религиозных групп: религия становится политической, когда ее сторонники начинают рассматривать сторонников другой религии не как соседей или возможных новообращенных, а как врагов. Тогда, пишет Ю. П. Зуев (РАГС), «конфессиональные различия между людьми становятся факторами политического разделения» . Начинается межконфессиональный конфликт в форме открытой войны или просто политического противостояния. Впрочем, если следовать Карлу Шмитту, то любое политическое противостояние потому и называется политическим, что может в любой момент вылиться в открытое вооруженное столкновение.

Политическая религия, таким образом, может быть определена либо как особая форма религии, которая обосновывает политическое действие, либо как особая форма идеологии, которая обосновывает политическое действие через апелляцию к потусторонним силам. Иначе говоря, политическая религия представляет собой соединение религии и идеологии, посредническую форму, позволяющую связать религию с политическим действием. Не случайно большинство исследователей политических религий стремятся прежде всего провести различие между тем, что они считают «чистой» формой религии и ее превращенной формой – идеологией –посредником или политической религией. Как правило, политические религии получают особые названия, указывающие как на связь с изначальной религией, так и на расхождения с ней. Так, большинство исследователей политического ислама настаивают на использовании термина «исламизм», чтобы показать, как пишет американский исследователь и публицист Дэниел Пайпс, что «этот феномен является «измом», сравнимым с другими идеологиями двадцатого века» – то есть с марксизмом-ленинизмом и фашизмом (здесь вновь возникает тема «политических религий» Фёгелина) . В современной отечественной литературе мелькает (со ссылкой на С. Н. Булгакова) и слово «православизм», обозначающее религиозную идеологию, которая «не требует от своих адептов религиозной веры, но зато предполагает совершенно определенный вектор политических ценностей» . Для многих ученых такая превращенная форма религии является «не настоящей», ущербной по отношению к «просто религиям», которые понимаются исключительно как «путь личного спасения» . Однако не следует забывать, что понимание религии как частного дела каждого человека даже на Западе появилось совсем недавно. Для большинства населения мира религия как путь личного спасения пока неотделима от религии как образа жизни и основы социально-политического устройства. С объективной точки зрения, в политической религии нет ничего ущербного или неправильного – критиковать ее с этих позиций могут разве что люди, которые сами погружены исключительно в дело личного спасения: например, критика «православизма» уместна в устах монаха-затворника, но не в устах политика. Опасность политических религий не в том, что они искажают «правильную» догматику, а в том, что они переводят религиозные отношения в плоскость «друзья – враги», открывая тем сам самым путь для ксенофобии и религиозно мотивированного насилия.

Верховский, А. М., Михайловская, Е. В., Прибыловский, В. В. Политическая ксенофобия: радикальные группы. Представления политиков. Роль церкви. – М.: Панорама, 1999. – С. 115. (Verkhovsky, A. M., Mikhaylovskaya, E. V., Pribylovsky, V. V. Political xenophobia: radical groups. Perceptions of politicians. The role of church. – Moscow: Panorama, 1999. – P. 115).

Rudolph, S. H. Dehomogenizing Religious Formations // Transnational religion and fading states / Ed. by S. Rudolph, J. Piskatori. – Boulder (Co.): Westview, 1997. – P. 244.

Тиби, Б. Политизация религии // Internationale Politik. – 2000. – № 2. Интернет-версия: http://www. deutschebotschaft-moskau.ru/ru/bibliothek/internationale-politik/2000–02/article04.html (Tibi, B. Politicization of religion // Internationale Politik. – 2000. – No. 2. Internet version: http://www. deutschebotschaft-moskau.ru/ru/bibliothek/internationale-politik/2000–02/article04.html)

Гуськова, Е. Ю. История югославского кризиса. (1990–2000). – М.: Издатель А. Соловьев, 2001. – С. 279–281. (Guskova, E. Yu. History of the Yugoslavian crisis (1990–2000). – Moscow: Publisher A. Solovyov, 2001. – Pp. 279–281).

Киреев, Н. Г. Антитеррористическое законодательство и борьба с радикальным исламизмом в Турции // Мусульманские страны у границ СНГ (Афганистан, Пакистан, Иран и Турция – современное состояние, история и перспективы). – М.: ИВ РАН; Крафт+, 2001. – С. 326. (Kireev, N. G. Anti-terrorist legislation and fighting against radical Islamism in Turkey // Muslim countries at the borders of the Commonwealth of Independent States (Afghanistan, Pakistan, Iran and Turkey – current state, history and perspectives). – Moscow: Institute of Oriental Studies of the Russian Academy of Sciences; Kraft+, 2001. – P. 326).

См.: Кудрявцев, А. Вторая религия Франции // Россия и мусульманский мир. – 2003. – № 2; Баутди- нов, Г. Станет ли Италия мусульманской страной? // Россия и мусульманский мир. – 2003. – № 2. (See: Kudryavtsev, A. Second religion of France // Russia and Muslim world. – 2003. – No. 2; Bautdinov, H., Will Italy become the Muslim country? // Russia and Muslim world. – 2003. – No. 2).

«А вы, стремящиеся понять справедливость, как вы поймёте её, не взглянув на дела все в полном свете дня? Только тогда вы поймёте, что тот, кто стоит, и тот, кто упал, - всего лишь один человек, находящийся в сумерках между ночью пигмейства и светом того, что божественно в его душе, ведь и самый главный из камней основания храма ничуть не выше самого нижнего камня в его фундаменте».

Джебран Халиль Джебран

И религия, и политика играли главную роль в человеческой истории с самого раннего времени, давая человеку объяснения его отношения ко всему окружающему миру и обеспечивая методами и институтами управления обществом, с помощью которых люди добивались безопасности и эмоционального удовлетворения. Чтобы понять, как религия и политика связаны друг с другом, необходимо найти их общий культурный знаменатель. Это общее начало - система человеческих ценностей.

Процесс взаимодействия религии и политики имеет место в каждом обществе, однако различается по степени их влияния друг на друга. Современная система международных отношений имеет, в основном, светский характер. Тем не менее, религиозные воззрения того или иного народа играют определённую (а иногда и весьма существенную) роль как во внутриполитической жизни отдельных стран, так и в развитии межгосударственных связей.

В нашу динамичную эпоху изменениям подвержены все бывшие геополитические константы - географическое положение, расстояние и геопространство, территориальная расстановка политических и военно-стратегических сил в мире. До последнего времени геополитические концепции практически не принимали в расчёт массовое религиозное сознание людей, состояние духовной среды, в которой формируется и существует определённое религиозное мировоззрение, доминирование конфессий и религиозных традиций в конкретном регионе и пограничных странах.

В последние десятилетия XX века в различных странах мира возникла тенденция к усилению религиозности населения. Всё больше становится международных религиозных организаций и фондов, религиозных партий и движений, деятельность которых носит международный характер. Некоторые межнациональные и межгосударственные конфликты имеют религиозную окраску.

Религиозный фактор становится важной составляющей международной жизни и несёт в себе огромные политические последствия, потому что общество, которое находит смысл в религии, пытается придать этот религиозный смысл и государству или противостоять государству во имя священного. Существование религиозных групп, выходящих за границы государства - даже если эта религиозная группа находится на другом конце земного шара - может стать существенным фактором в возникновении конфликта.

На особую роль религии в современных процессах мироустройства обратил внимание профессор Гарвардского университета Самюэль Хантингтон. В своей работе «Столкновение цивилизаций» он предположил, что в XXI веке движущей силой международных отношений станут конфликты между цивилизациями. Следует отметить, что само определение цивилизаций неоднозначно. Хантингтон классифицирует их по принадлежности людей к той или иной религии. Религия, безусловно, относится к числу особенностей, моделирующих облик той или иной цивилизации, а следовательно, геополитическую карту мира.

Современная геополитика может быть определена не только как подчинённость политики государства её географическому положению, но также как способность нации осуществлять контроль над пространством своих жизненных интересов, чаще всего не совпадающим с границами данного национального государства. Такое определение геополитики намечает общие рамки, в которых взаимодействуют геополитика и миссионерская деятельность.

Миссионерская деятельность как фактор геополитики

Религиозный фактор неизменно находил своё применение в международной политике, а деятельность миссионеров в разные исторические периоды использовалась для решения геополитических задач.Миссионерство было на протяжении последних двух тысячелетий человеческой истории и остаётся в настоящее время инструментом, позволяющим производить жизненно важные перемены в обществе.

Внешняя политика является объектом прямого и монопольного государственного регулирования. Наиболее удачно используют миссионеров для решения своих политических задач геополитически значимые страны мира, государства с развитой экономикой и великодержавными амбициями, способные инвестировать в эту деятельность. Существуют опосредованные формы влияния на программы, осуществляемые религиозными организациями за рубежом, опираясь на которые государство претворяет в жизнь свою политическую линию за пределами страны.

В геополитику составной частью входит и элемент внутренней политики государства, прежде всего его региональные аспекты. В современных условиях государствам, исходя из интересов национальной безопасности, необходимо с применением категорий геополитики научиться анализировать стратегию и методы работы религиозных объединений и миссий, долговременные последствия их воздействия на общество.

Базовыми и абсолютно законными следует считать государственные интересы, которые закреплены нормами международного права. Это физическая и политическая независимость страны, недопущение вмешательства в её внутренние дела извне, целостность территории и неприкосновенность границ, рост безопасности и благосостояния граждан, всесторонний прогресс общества и культуры. Кроме того, у каждой страны имеется набор своих уникальных интересов, определяемых спецификой её географического положения, внутренней социально-экономической и политической ситуацией, национально-культурными и цивилизационными особенностями.

Могущество государства раньше определялось прежде всего как мощь военная. В настоящее время основная борьба за сферы влияния ведётся в первую очередь экономическим проникновением, имеющим тот же эффект, что и территориальная оккупация. Вследствие этого комплекс обеспечивающих условий является важнейшим показателем геополитической мощи государства. Здесь, помимо военной силы, доступа к источникам сырья и энергии и т.п., важную роль играет культурно-религиозное проникновение, благоприятствующее экономическому.

Пространство есть наиболее важный политико-географический фактор. Это не просто территория, занимаемая государством и являющаяся одним из атрибутов его силы, оно само есть политическая сила и представляет собой нечто большее, чем физико-географическое понятие. Каждое государство и народ имеют свою «пространственную концепцию», то есть идею о возможных пределах своих территориальных владений.

Пространство определяет не только физическую эволюцию народа, но также и его ментальное отношение к окружающему миру. Упадок государства есть результат слабеющей пространственной концепции и слабеющего пространственного чувства. Пространство государств увеличивается вместе с развитием их культуры, развитием идей, торговли, производства, миссионерством, повышенной активностью в различных сферах.

Разработчик геополитической теории «большого пространства» Карл Шмитт, рассматривая процесс развития государства как стремление к обретению наибольшего территориального объёма, говорил, что не обязательно речь идёт о колонизации, аннексии или военном вторжении. Становление «большого пространства» может приходить и по иным законам - на основании принятия несколькими государствами или народами единой религиозной или культурной формы.

Религиозный фундаментализм

Фундаментализм - общее наименование крайне консервативных религиозных течений. Основным его идеологическим положением является необходимость строгого следования предписаниям, установленным в религиозных священных книгах, недопустимость критики либо либерального толкования религиозных текстов. Фундаменталисты, как правило, выдвигают требования возвращения к изначальному вероучению и практике путём устранения изменений, возникших позднее.

Фундаментализм является реакцией на протекающие в современном обществе процессы глобализации и секуляризации и в качестве одной из основных своих задач рассматривает возвращение религиозным структурам господствующих позиций в обществе. Наиболее активно фундаменталистское течение проявляется в исламе и христианстве, однако направления, имеющие признаки фундаменталистских, имеют место и в иудаизме, и в других религиях.

Исламский фактор в мировой политике

Наглядным подтверждением тезиса о возрастающей роли религии как фактора политической жизни на современном этапе является ислам. И Запад, и Восток недооценили степень влияния ислама на широкие массы в мусульманских странах, потенциальных возможностей этой религии как мобилизующей и интегрирующей социальной силы.

Ислам - вторая по численности последователей (после христианства) мировая религия, которую исповедуют, по разным оценкам, от 1 до 1,5 миллиардов человек в 127 государствах мира. Ислам является государственной религией ряда стран СНГ (Узбекистана, Таджикистана, Туркменистана, Кыргызстана, Азербайджана, Казахстана) и огромного массива стран Азии и Северной Африки.

Бурное возрождение исламской религии и её превращение в самостоятельную политическую силу связывали с победой Исламской революции 1978-1979 гг. в Иране. Однако усиление ислама началось гораздо раньше, в 60-х годах ХХ века, задолго до иранской революции. Оно определялось целым рядом факторов, среди которых:

Признаки кризиса как западной, так и советской моделей развития, на которые ориентировалась политическая элита в большинстве мусульманских государств.
Поражение арабских стран в войне с Израилем в июне 1967 года, которое подорвало влияние на светских идеологий в широких массах населения мусульманских стран.
Неудача межгосударственных объединительных проектов в мусульманском мире на национальной основе (арабское единство, магрибинская интеграция и др.) перед лицом нарастающих интеграционных процессов на Западе.
Финансовая мощь и политическое влияние, которые приобрели в зоне распространения ислама Саудовская Аравия, Кувейт, Ливия и некоторые другие мусульманские государства.

В мусульманском мире и за его пределами в последнее время резко возросла активность фундаменталистских движений. Исламский фундаментализм - идеология, декларирующая необходимость возвращения мусульман к строгому соблюдению требований Корана.

Фундаментализм характерен как для суннитского, так и для шиитского направления ислама.
Исламские фундаменталистские движения, наиболее ярким примером которых являются организации Хизболла в Ливане, Исламский фронт спасения в Алжире, Аль-Гамаа аль-Исламия в Египте и другие, обычно относят к «политическому исламу», а их участников называют «исламистами». В конце 80-х годов ХХ века уже не оставалось мусульманских стран, где бы не были отмечены те или иные проявления политического ислама радикального характера.

«Исламизм» - лишь один из множества терминов, определяющих политическую активность под эгидой религии. Есть ещё «интегризм», «ваххабизм» («неоваххабизм»), «традиционализм» («неотрадиционализм»), «нативизм», «джихадизм» («джихадистский исламизм»), «ревайвализм», «салафийя». С начала 1990-х годов в оборот вошло словосочетание «исламский экстремизм». Эти определения характеризуют одни и те же движения, партии, группировки.

Исламизм утверждает реставрацию первоначальных исламских ценностей и представлений.
Исламизм предполагает жёсткую установку на единство светского и религиозного начал и не приемлет даже намёка на секулярность.
Исламизм предлагает идеальный вариант устройства общества и государства, основанного на законах шариата, социальной справедливости, с сильным правителем. Власть неотделима от Бога, а принципы управления миром просты и понятны.
В исламизме культивируются отторжение чужих ценностей и ограниченность в использовании неисламского опыта.

Религиозная интерпретация становится главным инструментом доведения до рядовых мусульман политических и социальных установок, а также средством мобилизации на борьбу за предлагаемые исламистами цели. Аятолла Хомейни говорил, что «ислам в целом - это политика... Политическая наука берёт начало в исламе». «Ислам имеет дело с политикой, с управлением страной. Исламские законы дают возможность управлять большими странами».
В отдельных государствах фундаменталистам удалось добиться принятия своей идеологии в качестве господствующей, в частности, в Исламской Республике Иран. В ряде других стран фундаменталистские движения действуют в качестве оппозиции существующим светским или традиционным государственным институтам, в качестве метода борьбы с которыми отдельными группировками фундаменталистов используются методы терроризма.

Исламисты - не циничные прагматики, для которых религия есть лишь инструмент для достижения конкретных целей или средство для удовлетворения своего самолюбия. Они на самом деле служат своим идеалам, во имя которых готовы идти на немалые жертвы, в том числе сознательно рисковать своим благополучием и жизнью.

Крайняя антизападная направленность исламистов приводит к отрицанию ими равенства полов, свободы совести, а также недопустимости существования светских государств для мусульман. Они критикуют современную систему образования, выступая за наращивание в учебных программах доли предметов религиозного характера, а также за раздельное обучение разнополых учащихся. Исламисты склонны к радикальным методам политической борьбы.

Множество террористических организаций борются за «установление исламского миропорядка».
В силу исторических причин мусульманские государства не принимали участия в процессе формирования основных контуров современной системы международных отношений, формирование которой началось после первой мировой войны. Утверждение ислама в современной политической жизни мусульманских обществ знаменует собой начало новой, более осознанной фазы в развитии народа, решающего проблемы модернизации.

Исламское возрождение - это широкое религиозно-социальное движение. Исламисты работают в самых различных сферах мусульманского общества: детских садах, школах, университетах, молодежных лагерях, в средствах массовой информации, в экономике (исламские банки, инвестиционные и страховые компании, промышленные и аграрные предприятия), в сфере социальных услуг (больницах, клиниках, в благотворительных организациях).

Исламистски ориентированных людей можно обнаружить в среднем и нижнем слоях населения, среди образованных и неграмотных, специалистов и рабочих, молодых и пожилых людей, мужчин, женщин и детей. В результате исламистские идеология и движения стали важной составной частью социально-политической жизни в мусульманских странах, а отнюдь не маргинальным явлением, ограниченным небольшими радикальными группами или организациями.

Исламизм - это основа исламской традиции, исламской политической культуры. Он постоянно регенерируется, и замены ему нет. Взаимодействуя с любым мусульманским обществом, необходимо учитывать присутствие в нём исламистского компонента, соответствующих ему действий в политической сфере, и исходя из этого формировать диалог с его носителями.
Начиная с 80-х годов ХХ века, лидеры ряда фундаменталистских исламских организаций нашли прибежище в США и Западной Европе. В числе подобных организаций - Исламский фронт спасения в Алжире, тунисская Партия исламского освобождения, Комитет защиты законных прав в Саудовской Аравии, Движение за свободу Бахрейна, и другие. «Наибольшая плотность расселения» штаб-квартир и координационных центров радикальных исламистских организаций отмечается в Лондоне, Мюнхене, Бонне, Париже, Вене, а также в городах восточных штатов США.

Это свидетельствует о том, что США, Германия, Франция и Великобритания выстраивают в исламском мире свои структуры влияния, они склонны «договариваться» с исламом. США стремятся осуществлять прямой и косвенный (через европейских союзников) патронат ислама, одновременно противодействуя попыткам союзников перехватить исламскую инициативу в различных регионах и блокируя возможности создания масштабных исламских альянсов.
Исламская концепция мирового порядка.

Исламизм существует на четырёх уровнях: локальном, национальном, региональном, глобальном. В некотором смысле такая стратификация условна, так как на каждом уровне ставится одна и та же задача - установление исламского государства (или исламского пространства, если создать государство невозможно) и формирование исламского общества.
Исламская концепция мирового порядка исходит из делимости народонаселения мира на две группы: мусульманская община – «умма» и все прочие люди. «Дар аль-Ислам» (мир ислама) - страны, в которых действует исламская форма правления. Защита мира Ислама является священным долгом каждого мусульманина. «Дар аль-Харб» (мир войны) - государства, объявившие войну мусульманам, а также государства, от которых может исходить любая угроза миру Ислама. «Дар аль-Сульх» (мир договора о мире) - государства, в которых власть находится в руках невраждебных, примирившихся правителей.

Предварительным условием мирных отношений между мусульманским и немусульманским мирами является признание последним единобожия. В целом в исламе признаётся существование международного сообщества, но отношение ислама к этому сообществу активно, поскольку распространение ислама является религиозным долгом. Все в зоне распространения ислама - от мусульманина до государства - должны бороться за расширение этой зоны. Вооружённое насилие вошло в историю распространения ислама.

Исламизм не признает геополитическую или культурную субординационность. Его идеологи не сомневаются в цивилизационном превосходстве ислама.«Истинные мусульмане» не нуждаются в том, чтобы догонять кого-то или подражать кому бы то ни было. Они призваны создавать своё, оригинальное, апеллируя к богоданным, а потому a priori высшим ценностям.
Исламизм одновременно и политическое действие, и компонент массового сознания, и идеология. Главной внутренней задачей этой идеологии является формулирование исламской альтернативы западному развитию. Внешняя задача состоит в определении позиций ислама, исламской цивилизации в ее отношениях с немусульманским миром - христианским Западом и Россией, с Индией и Китаем. Исламисты озабочены тем, что эксплуатация Соединенными Штатами в своих целях ООН, МБРР, МВФ и других международных организаций вступают в противоречие с новыми направлениями геополитического развития, с жизненными интересами многих стран мира.

Возрастание роли ислама в общественной жизни и усиление активности исламистских движений оказывают большое влияние на приоритеты не только внутренней, но и внешней политики правительств даже тех мусульманских государств, которые в течение довольно длительного времени были светскими, и где религия была отделена от политики. Результатом действий исламистов на глобальном уровне стало идейное братство, конфедерация, трансграничное пространство взаимодействующих единомышленников.
Мусульманские государства интегрированы в сложившуюся систему межгосударственных отношений, их экономики - в мировую экономику. Это является одной из причин того, что мусульманские государства, хотя и пытаются создать новые контуры международных связей, повлиять на процесс формирования нового мирового порядка, но не отказываются от работы в существующих международных организациях.

Все мусульманские государства являются членами ООН. Всё большее внимание уделяется вопросам координации позиций мусульманских государств в ООН, позитивнее воспринимаются инициативы, направленные на реализацию идей исламской солидарности, активнее начинают работать уже существующие международные межправительственные организации мусульманских государств, прежде всего Организация Исламская конференция, и возникают новые.
Организация Исламская Конференция инициировала работу по формированию «Исламского экономического порядка», разрабатывает идеи и модели «Мусульманского общего рынка» составными элементами которого призваны стать такие учреждения, как Исламский банк развития, Исламское агентство международной информации, Организация исламских государств по радиовещанию, Исламская палата по торговле, промышленности и товарообмену, Организация исламских капиталов, Исламская ассоциация судовладельцев, Исламская ассоциация по цементу, Союз исламских государств по телекоммуникации и другие.

Исламский банк развития (ИБР), созданный в рамках Организации исламской конференции (ОИК), увеличил свой уставный капитал до 8 миллиардов долларов, обогнав по этому показателю Всемирный банк реконструкции и развития (ВБРР). 15 июня 1997 года в Стамбуле создана «Большая исламская восьмёрка» в составе Турции, Египта, Ирана, Пакистана, Бангладеш, Малайзии, Индонезии, Нигерии. В повестке дня исламских стран - формирование общего рынка, реализация программ по переходу на единую исламскую валюту. Исламские страны имеют солидные финансовые активы. Общие долларовые резервы этих стран исчисляются 10 -11 триллионами долларов.

К наиболее известным субрегиональным интеграционным объединениям арабских стран относятся Совет сотрудничества арабских стран Персидского залива (ССАГПЗ) в составе Саудовской Аравии, Кувейта, Объединенных Арабских Эмиратов, Бахрейна, Катара и Омана, а также Совет арабского сотрудничества (САС), образованный Египтом, Иорданией, Ираком и Йеменской Арабской Республикой в феврале 1983 года.

Говоря о роли ислама во внешней политике мусульманских стран, необходимо отметить миссионерскую деятельность, осуществляемую государственными структурами и различными неправительственными исламскими организациями и фондами, так как она оказывает определённое влияние и на международные отношения.

Почти все мусульманские государства финансируют миссионерские организации. Крупными поставщиками финансовых средств для мусульманских миссионеров являются Саудовская Аравия, Ливия, Кувейт, ОАЭ, Иран. Особенно активна миссионерская деятельность в Африке, а после распада СССР - на постсоветском пространстве. «Лига исламского мира», «Всемирный исламский совет призыва и спасения» (штаб-квартира в Каире), «Всемирная исламская благотворительная организация» (штаб-квартира в Эль-Кувейте), саудовский фонд «Ибрахим Ааль-Ибрахим» - таков далеко не полный перечень организаций, которые активно занимаются миссионерской деятельностью в различных частях мира.

В странах Запада, особенно в США, возрождение ислама было расценено как фактор, таящий в себе угрозу для политической стабильности на Ближнем и Среднем Востоке. Американцы рассматривают исламский фундаментализм в таком же ключе, как и противоречия между Западом и Востоком после 1945 года. Для них угроза исламского фундаментализма выполняет ту же роль, что и коммунистическая угроза. В западном, особенно американском, сознании исламский фундаментализм связан с терроризмом.

Исламский фактор в мировой политике - это процесс формирования исламского полюса мировой системы, возросшая роль восточной культуры в межцивилизационном диалоге. Уже сейчас понятно, что возрождение Востока - неизбежность. Остановить подъём можно через разрушение традиции и религии Востока, но история показала, что это нереально. Несколько веков назад, когда вопрос жизни и смерти зависел от выбора между прогрессом и религией, Восток предпочёл сохранить веру и традицию. Сейчас, когда экономика не только перестала противоречить традициям, но, напротив, даёт им силу, надеяться, что Западу удастся поколебать Восток - фантазия.

Мирное решение межконфессиональных вопросов возможно только в ходе открытого и доброжелательного диалога. Ведь в современном мире именно религиозные, духовные проблемы часто являются катализатором многих негативных политических процессов. К сожалению, религиозные принципы служат идеологическим инструментом, позволяющим экстремистам манипулировать сознанием своих последователей. Подобная деятельность не только не имеет ничего общего с канонами ислама или любой другой религии, но противоречит всем канонам. Ведь религиозный экстремизм и терроризм не имеют ни вероисповедания, ни национальности.

Использование религиозного фактора в мировой политике приобретает особую актуальность в переломные периоды исторического развития. У всех основных религий всегда существовал общий нравственный знаменатель, включая взаимное уважение и учёт обычаев и религиозных традиций друг друга. Мировые религии могут и должны дать международным отношениям необходимую нравственную основу.

Известная заповедь Спасителя «отдайте Богу - Богово, а Кесарю - кесарево», не применима для сегодняшней политической жизни общества. Церковь, главной задачей которой во все времена было «спасение души», не только не отдаляется от института власти, но в ХХI веке стала играть все более значительную роль в мировом политическом процессе. Именно поэтому, выступая перед дипкорпусом в Париже 18 января 2008 года, президент Франции Н. Саркози, заявил, что, по его мнению, в числе наиболее значимых вызовов, которые повлияют на мировое развитие в ХХI веке, - экологический и религиозный.

Эти высказывания обращают наше внимание на происходящий в мире религиозный ренессанс. Наблюдается очевидная тенденция: чем дальше глобализируются торговля, финансы и технология, тем выше становится стремление наций к самоутверждению неэкономического характера. Особенно наглядно это проявляется в Западной Европе, где в связи с усилением мусульманского компонента налицо не только конфликт культур, но и стремление к национальному обособлению.

Кроме того, имеются основания говорить о том, что религия становится весомой частью разворачивающегося противостояния по линии ценностных ориентиров и моделей развития. Зазвучали голоса о необходимости должного учета в политике нравственных ценностей человечества, которые являются общими у всех основных мировых религий. «Альянс цивилизаций» вряд ли способен полностью заполнить образовавшуюся нишу в новом мировом порядке, учитывая изначально заложенную в него однобокую ориентацию. По этой причине в 2007 году на 62-й сессии Генеральной Ассамблеи ООН Россия предложила подумать о создании под эгидой ООН консультативного совета религий - для обмена мнениями между представителями основных мировых конфессий.

На Западе Церковь стремится к отдалению от политического процесса.

Автору представляется, что религиозный фактор в настоящее время должен рассматриваться как проявление теократических тенденций в политическом процессе (особенно в условиях масштабного социального конфликта), в рамках которого религия выступает как оружие различных политических сил. Детальное рассмотрение этого вопроса должно являться предметом научного поиска, так как универсальность и усиливающееся проникновение религиозного фактора во все сферы, как международной жизни, так и отдельного государства, свидетельствуют о том, что его роль в мировой и локальной политике будет возрастать.

Такая уверенность автора не случайна, она основана на анализе одного из актуальнейших вызовов современности - идеологическом противостоянии между двумя самыми крупными мировыми конфессиями - христианством и исламом. К сожалению, это противостояние не только смысл теории Самюэля Хантингтона о «столкновении цивилизаций», но и реальность далеко не бесконфликтного конфессионального взаимодействия во многих странах мира. Хантингтон безусловно остроумно обрисовал одну из проблем человечества начала нового тысячелетия: «Человек может быть полу-французом и полу-арабом, и даже гражданином обеих этих стран. Куда сложнее быть полу-католиком и полу-мусульманином». В этом предложении и заключен смысл самой актуальной проблемы глобального мира - ответ на вопрос «Кто ты?»

Сегодня идентификация различных этносов и граждан стран, кардинально отличающихся друг от друга формами управления, зачастую стало возможно лишь по религиозному признаку. Но события последних десятилетий показывают, что выделение этого признака становится началом и стимулом конфликта, как в обществе, так и в государстве.

Несмотря на различные сферы влияния, религия и политика с самого раннего этапа развития человеческой цивилизации шли «рука об руку». Еще в древности наличие в обществе жрецов и шаманов обеспечивало известное равновесие власти, а в дальнейшем абсолютная власть представлялась не иначе, как светский и религиозный союз.

Со второй половины ХХ века в мировой политике начала складываться парадоксальная ситуация, когда большинство западных, христианских государств перешли к светскому управлению, сводя влияние религии исключительно к духовной сфере, а исламские страны, напротив, усилили религиозный компонент в своих политических режимах. Произошло это на фоне разворачивающейся глобализации, которая, с одной стороны предполагала полное исключение религии из политического процесса, а с другой стороны породила «новых верующих» в лице своих противников.

Фундаментом нового глобального мира, в котором мы продолжаем жить и в ХХI веке, стали процессы секуляризации, или выход из-под церковного влияния всех общественных сфер, включая общественное и индивидуальное сознание человека, что означало закрепление преимущества светских ценностей над религиозными.

Этот процесс начался в Европе после Второй мировой войны, в результате установления послевоенной гегемонии США, стремившихся к утверждению своего культурного влияния, основанного на ключевой идее обеспечения непрерывного экономического роста и создания общества массового потребления. Формирование такого общества могла гарантировать только потребительская светская мораль, не отягощенная ограничительными религиозными принципами и нормами, а также американская модель религиозного плюрализма, признающего абсолютно равные права за всеми религиозными сообществами и церквями.

Однако эта модель была чужда европейской традиции, признававшей в той или иной форме особое или монопольное положение традиционной религии. Поэтому вместо принципа равноправия всех религий в качестве базового принципа светскости стали рассматривать свободу совести, то есть право на свободу религиозного и безрелигиозного воззрения.

Характеризуя конфессиональную ситуацию современного европейского общества, исследователи выделяют четыре основополагающих признака: «во-первых, конфессиональный нейтралитет государства и власти, что предполагает государственную автономию в отношении всех религиозных властей и автономию религий относительно государства; во-вторых, признание религиозной свободы и свободы безрелигиозности (отказа от религии); в-третьих, признание автономии индивидуального сознания, то есть личной свободы каждого по отношению ко всем религиозным и философским властям; в-четвертых, критическое осмысление всех областей человеческого духа (религии, политики, науки и пр.), предполагающее свободные дискуссии и столкновение мнений. Другими словами суть и смысл гражданских прав человека в Европе оказались выше, чем религиозные или духовные воззрения отдельной личности. Это не могло не привести к утрате религиозной, подчеркнем, христианской составляющей общественного развития. Сегодня христианство определяется лишь как «религия политкорректности» в Европейских странах, что на практике означает ее полное исключение из политического и общественного процесса, и, как отмечают многие независимые исследователи, «утрату равноправия в межрелигиозных отношениях». «За христианством, - пишет философ В. Шохин, - не стоит ни одно европейской государство, которое строило бы свою политику на защите его приоритетов, а против него очень действенно работают и принимаемые им же «европейские ценности» (в первую очередь идеология прав человека, которая опять-таки исходит из того, что наиболее полноценными «человеками» являются «меньшинства») и сами пустующие христианские храмы, которые нередко за бесценок распродаются на торгах как объекты городской недвижимости, чтобы опять-таки порою быть потом приватизированными нехристианскими общинами». При этом исследователями признается, что Христианская Церковь «еще не до такой степени исчерпала свои ресурсы влияния на населения, чтобы окончательно сдать все свои позиции и отказаться от любых признаков равноправия в межрелигиозных отношениях».

Одновременно с этими процессами, активизировались усилия идеологов ислама по созданию имиджа силы и влияния мусульманского мира, в том числе и в немусульманских странах. Начался так называемый процесс «возрождения Ислама», основанный на отрицании несправедливого мирового порядка, и на утверждении исламских ценностей как наиболее перспективных в построении нового общества, где этническая идентичность вытесняется религиозной и нового теократического государства, противопоставленного светскому.

Процесс этот протекал так бурно, что позволил сформироваться вполне научным концепциям о мусульманской Европе, где через 20-25 лет установится власть, которая присущая исламским государствам. Что позволило мусульманам, которых до конца 1940-х годов ХХ века практически не было в Западной Европе (больше всего мусульман насчитывалось лишь во Франции - 120 тыс. в середине 1920-х гг.), заставить говорить о себе как об одной из актуальнейших европейских проблем?

Первая массовая миграция мусульман в европейские страны была связана с войной в Алжире (1954-1962 гг.). После признания Францией независимости этого североафриканского государства, сотни тысяч местных мусульман воспользовались появившейся возможностью переехать в свою бывшую метрополию. В результате миграции из развивающихся стран приняли массовый характер, и сегодня во Франции находится самая крупная мусульманская община, насчитывающая от 5 до 7 миллионов мусульман, что составляет 10% от общего числа населения. Кроме Франции значительные мусульманские общины насчитываются в Германии (3,4 миллиона), Великобритании (более 2 миллиона) и Италии (1 миллион). Приближается к миллиону мусульманская община Голландии, где в 1997 г. в Роттердаме было открыто первое медресе. Менее значительные мусульманские общины разбросаны по всем без исключения западноевропейским странам, включая Финляндию и Ирландию.

Для приверженцев либерализма эти концепции представляются логическим развитием демократии, где права меньшинств гарантированы и защищены государством. При этом не делается никакой разницы между «старым» и «новым» населением: их права на самобытное существование защищаются демократическим государством в равной мере.

Однако складывающаяся политическая обстановка приобретает новые черты. С 1990-х годов ХХ века в европейской общественной жизни появилось даже понятие «евроислам», введенное в политический словарь духовным лидером европейских мусульман Тариком Рамаданом. Основной тезис Тарика Рамадана заключается в том, что рожденные в Европе мусульмане должны получать европейское образование и активно участвовать в европейской общественно-политической жизни, чтобы содействовать распространению Ислама.

Росту численности европейских мусульман способствует несколько факторов, самый значимый из которых - поощряемая государственными социальными программами высокая рождаемость. В мусульманских семьях среднее количество детей, как правило, не ниже четырех. Многодетность мусульманских семей контрастирует с малодетностью и кризисом традиционных семейных ценностей у коренных европейцев. Важнейшим демократическим завоеванием современной западной цивилизации провозглашена свобода сексуальных отношений, причем в ряде стран (Голландия, Бельгия, Канада, Испания и Швейцария) были законодательно разрешены однополые браки.

Наряду с ростом численности сексуальных меньшинств сокращению коренного (атеистического или номинально-христианского) населения Западной Европы способствует сознательный отказ от рождения детей, так как многие европейцы считают, что дети станут для них помехой в карьере или попросту помешают вести привычную и комфортную жизнь. Семьи, которые имеют одного ребенка, редко решаются на рождение второго. Для простого воспроизводства населения средний уровень рождаемости должен составлять 2,1 ребенка. Но женщины в Западной Европе в среднем рожают только 1,4 ребенка. И в условиях прогрессирующего сокращения коренного населения Европы мусульмане с успехом заполняют собой образовавшийся демографический вакуум.

Одновременно мусульманскими мигрантами осуществляется перенос образа жизни, традиций, обычаев и даже практики устройства общественной жизни, за которыми идут и политические претензии, что нередко вступает в серьезные противоречия со сложившейся культурой народов, с которыми они намерены организовать свою жизнь. Это складывающееся противоречие питает как националистические настроения населения стран Европы, в том числе и в России, так и порождает сопротивление среди мусульман. При этом, по данным социологов, европейские мусульмане не проявляют терпимости к своим согражданам именно в тех странах, которые отличаются наибольшей терпимостью и толерантностью, например, в Великобритании.

Так, «жестокими и враждебно настроенными мусульман считает лишь треть британцев, тогда как в Испании такого мнения придерживаются около 60% коренных жителей, в Германии - 52%, во Франции - 41%. При этом именно в Великобритании отмечается наиболее негативное на Западе отношение местных мусульман к европейским ценностям. Большинство представителей британской уммы считают людей западного мира эгоистичными, заносчивыми, жадными и аморальными и менее других верят в возможность своего существования в западном обществе с сохранением при этом традиционного жизненного уклада и приверженности консервативным ценностям.

В начале третьего тысячелетия европейские мусульмане превратились в активную политическую силу. Весной и летом 2001 г. массовые акции были проведены британскими мусульманами в фабричных городах средней Англии. В 2002 г. во время парламентских выборов во Франции массовые демонстрации французских мусульман в значительной мере парализовали активность правоэкстремистского Национального фронта. Европейские мусульмане во многом способствовали выработке Европой самостоятельной позиции по вопросу войны в Ираке в 2003 г. Зимой 2003-2004 гг. были проведены широкомасштабные акции европейских мусульман, которые были направлены против запрета французским министерством образования ношения хиджаба в школах. В европейских городах постоянно проходят массовые марши в поддержку народа Палестины, против политики США и Израиля. Некоторые исламские деятели выступили даже с требованием автономии для европейских мусульман. Так, директор Мусульманского института К. Сиддики (один из лидеров исламских радикалов в Великобритании) в своем «Мусульманском манифесте» потребовал дать британским мусульманам статус «автономного сообщества».

Европа стала ареной деятельности исламских террористов, организовавших взрывы в Мадриде и Лондоне, а также убийство голландского режиссера Тео Ван Гога в Амстердаме. При этом терроризм порождается не только внутренними причинами, но и теми процессами, которые происходят внутри мусульманских общин Европы. Многие участники террористической атаки на США 11 сентября 2001 г., были мусульманами из европейских стран, где формировалось их мировоззрение, отрицающее либеральные и демократические ценности. Большинство совершивших теракты 11 марта 2004 г. в Мадриде также составляли молодые мусульмане, принадлежащие ко второму или третьему поколению иммигрантов. Они не были связаны с зарубежными террористическими организациями, хотя и заявляли о том, что являются последователями «Аль-Каиды». В состав группы входили жители Мадрида и полноправные граждане Испании (большей частью марокканского происхождения), которые прониклись радикальными идеями под влиянием информации, которую они черпали в Интернете на исламских сайтах. Та же картина наблюдалась в Великобритании, где лондонские теракты 7 июля 2005 г. также были осуществлены молодыми мусульманами - полноценными британскими гражданами.

На наших глазах Ислам превратился в важнейший фактор европейской общественной жизни и без учета этого фактора невозможен сколько-нибудь серьезный прогноз будущего развития Европы, да и всего современного мира. Мы видим, что значительная часть мусульман Европы не интегрировалась в европейскую действительность и сознательно отказывается принимать западноевропейский образ жизни, мораль и ценности. Все большее число мусульман предпочитают жить в рамках собственной общины, исключительно по своим законам и даже не говорить на языках стран своего проживания.

Отказываясь от европейской идентичности, они делают выбор в пользу «чистого» ислама в его аравийской разновидности и ощущают себя в первую очередь частью всемирной мусульманской общины. Именно этим поведение мусульман коренным образом отличается от поведения других меньшинств (китайских, индийских, восточноевропейских и т.п.), которые, сохраняя свои культурные традиции и своеобразие, все же стремятся адаптироваться и интегрироваться в то общество, где они ныне проживают.

Вместе с тем, в условиях построенного на либеральных ценностях европейского общества выработка какой-то особой политики по отношению к мусульманам, само их выделение из числа других меньшинств представляется совершенно недопустимым нарушением демократии. Настойчивое стремление не замечать специфику мусульманских проблем приводило к тому, что такие экстремисты, как египтянин Абу Хамза, без проблем получали британское гражданство и в течение многих лет спокойно жили в Великобритании, занимаясь террористической деятельностью. Но для европейского либерализма было бы немыслимым принятие законодательных актов, аналогичных, к примеру, принятому в сентябре 2006 года австралийскому указу об арабо-мусульманских иммигрантах, от которых «правительство ощущает угрозу терактов». В этом указе говорится, что «мусульманам, желающим жить в Австралии по законам шариата, придется покинуть эту страну». В Европе же высказывания о том, что ислам является угрозой для общества, влекут за собой обвинения в расизме и судебное преследование.

Таким образом, несмотря на очевидный геополитический подтекст проблемы распространения ислама в Европе, политический взгляд на роль внутреннего ислама европейской элитой не одобряется. Честно и беспристрастно оценить деятельность исламских организаций и роль исламских государств в их развитии пытаются лишь независимые исследователи как в европейские, так и российские. Но последние часто навлекают на себя обвинения со стороны европейских интеллектуалов в «политической некорректности», а со стороны мусульман - в «исламофобии» (этот термин, кстати, тоже «изобретение» Тарика Рамадана).

Но, по мнению французского исследователя К. Монике, политическая корректность в отношении ислама приобрела чрезмерный характер. «На Западе позволено критиковать все - христианство, оккультную власть масонства, профсоюзы, капитализм, «можно смеяться над папой, над матерью Терезой, над далай-ламой, но никогда - над исламом, поскольку тут же будешь обвинен в расизме».

Одновременно большинство европейских экспертов и политиков не разделяют мнения о том, что, если допустить исламистов к власти, они «врастут» в демократический процесс, либо дискредитируют себя и уйдут с политической сцены. В действительности же все тяготеющие к теократии режимы, даже если они приходят к власти путем выборов (как, например, в Турции или Палестине), не хотят быть смещенными в результате волеизявления. А в том, что их власть становится тоталитарной, сомнений не возникает.

Таким образом, отсутствие положения, закрепляющего равенство всех религий или равное отношение ко всем религиям, дает возможность европейским государствам сохранять и самостоятельно определять права традиционных религий.

Таким образом, анализ взаимоотношений современного мира и религии позволяет утверждать, что их состояние и формирующиеся тенденции представляют серьезную проблему, которая не только не отступает, но и увеличивается.

Что касается роли европейского религиозного фактора, то анализ утверждения мусульман в Европе приводит к выводу, что ее правящие круги недооценивают или игнорируют как цивилизационный исламский потенциал, так и возможности геополитического проекта исламского единства. Безусловно, ислам, как и любая другая религия, сам по себе не несет угрозы миру и обществу. Угроза возникает лишь тогда, когда ислам перестает быть религией и начинает использоваться в качестве политической идеологии, которая предназначена для захвата власти в отдельных странах, регионах или в планетарном масштабе по имя создания будущего Всемирного халифата.

Будущие перспективы Европы в первую очередь будут зависеть от того, сумеют ли европейские государства выработать адекватную политику по отношению к растущим и все менее интегрированным в общество мусульманским общинам. Такая политика должна не только гарантировать все права, сохранение религиозного и культурного своеобразия европейских мусульман, но и гармонизировать их отношения с обществом, обеспечить интеграцию мусульман в современную европейскую цивилизацию.

В этой связи представляется наиболее продуктивным подход, высказанный директором Международного института исламской мысли при ЮНЕСКО Мохаммедом Местири, который отметил, что «в нынешней Европе у мусульман чувство гражданина должно превалировать над религиозной идентификацией, а только толерантности недостаточно. Нужно реальное уважение прав, свобод и взглядов других людей».